Владимир Высоцкий без мифов и легенд

уперся: или играю, или уезжаю.

Короче говоря, наступает день этого спектакля. В гримерную врывается Володя:

— 

Да ты что? Да ты кто такой?

—   А-а, пошел ты...

И тут начинается... Драки не было, но близко к тому. Он выско­чил из гримерной, но спектакль играл я. Злой был страшно! Даже «злой» — не то слово... И вот в таком состоянии сижу в гостинице.

И вдруг входит Владимир, садится и очень спокойно говорит:

—  

Толя, ты прости меня. Я был неправ.

И тут я внутренне рухнул! Потом я много раз ставил себя на место Высоцкого: 'Никогда! Да, никогда в жизни я бы этого не сде­лал! Ну, может быть, через год бы смог... Но чтобы вот так сразу, с ходу?! Нет!.. Все сразу понять, все сразу поставить на свои места, сделать то, что, в общем, и положено было сделать, — вот это меня потрясло! '»

15  сентября закончились гастроли в Вильнюсе. Театр переезжа­ет в Ригу, а Высоцкий в сопровождении Любимова вылетает в Мо­скву. Гастроли в Вильнюсе закончились, а «приключения» — про­должаются.

В Москве «срыв» углубляется. Любимов привез Высоцкого в Москву, сдал в больницу и посчитал свою миссию выполненной. Не до Высоцкого ему было тогда — предстояла вместе с Д.Боровским работа в Италии: в мировом центре оперной культуры миланском театре «Ла Скала» они будут ставить оперу композитора- авангардиета Луиджи Ноно «А1 gran sole caricolo d'amore» («Под солнцем яростным любви»). Успешное обращение Любимова к музыкаль­ному театру было положено в ленинградском Малом оперном те­атре, где режиссер в этом году поставил балет «Ярославна» на му­зыку Б.Тищенко.

И.Дыховичный: «...Любимов редко входил в обстоятельства, обычно устранялся. В Москве Володя задурил-запил и пытался на автомобиле сбивать встречных милиционеров. Я отобрал у него руль. Но он все норовил выкинуться на ходу, и я запер его в машине. А сам выскочил в ближайшую телефонную будку: 'Юрий Петрович, помогите, он выбросится'. А в ответ услышал: 'Я не знаю... я сплю — второй час. Сами разбирайтесь в своем пьянстве... артисты'».

В.Смехов: «Так плохо ему еще никогда не бывало. Он был в ужасном состоянии, рвался куда-то бежать. Если бы не Ваня Дыховичный, который находился при нем неотлучно, может быть, Влади­мир и умер бы тогда». Друзья предлагают Высоцкому сделать «вшив­ку». Он отказывается, да и врач боится: «Он не хочет лечиться, в любое время может выпить — и смертельный исход. А мне — тюрь­ма». Из больницы Высоцкий сбегает.

Депрессия загнала в угол. Он никого не хотел видеть.

«Дай мне умереть!»

— говорил Дыховичному. Хватался за нож, пытался вы­броситься с шестого этажа, но Дыховичный спас его, ухватив за куртку.

И.Дыховичный: «Он сидел в одной комнате гостиничного номе­ра, я — в другой. Он что-то писал, вдруг вскочил, промчался мимо меня на балкон, я физиологически почувствовал, что будет нечто страшное. Еле успел выскочить за ним — он уже стоял по ту сторо­ну балкона. На нем была кожаная куртка — я ухватился за нее, она выскальзывала, и тут он посмотрел мне в глаза. Конечно, я не удер­жал бы его силой. Я удержал его мольбой — он посмотрел на меня и из чистого человеколюбия ухватился за перила».

20 сентября Высоцкий лег в больницу и сделал «вшивку».

26 сентября он вылетает в Ригу по вызову Золотухина, которо­му необходимо лететь на съемки и требовалась замена. В Риге со­стоялось собрание труппы, на котором обсуждали очередной срыв Высоцкого: «Пора с этим заканчивать!», «Это пятно на весь кол­лектив!..»

И на этот раз обошлось без оргвыводов.

Тогда же состоялось знакомство Высоцкого с известным лат­вийским фотохудожником Вильгельмом Михайловским: «Это была встреча и работа над портретами Владимира Высоцкого. До этого я, как и многие другие, воспринимал Высоцкого как барда. В пря­мом же общении здесь, в Риге, актер предстал передо мной не бар­дом и лицедеем, а сгустком энергии. Такая энергия, по сути, есть в каждом актере, но не всегда она проявляется. В Высоцком эта энер­гия просто клокотала. Его можно было не видеть и не слышать, но не ощутить его было невозможно».

После смерти Высоцкого В.Михайловский подготовит конверт для одного из дисков поэта.

«ЕДИНСТВЕННАЯ»

В этот загруженный спектаклями и гастролями период Вы­соцкому приходится выкраивать дни для поездок в Ленинград на съемки фильма И.Хейфица «Единственная» по повести П.Нилина «Дурь».

В.Золотухин играл в фильме главную роль молодого парня по фамилии Касаткин, который, вернувшись из армии, узнает, что его жена Танюша (Е.Проклова) изменяла ему с руководителем самодея­тельности Борисом Ильичом (В.Высоцкий).

Вновь, как и в «Хозяине тайги», Высоцкий оказался антипо­дом золотухинского героя. В отличие от Касаткина, Борис Ильич одинок, несчастен, жизнь его не устроена, талант не признан. Не­сомненно, он человек способный, но не добившийся ни славы, ни успеха. Его песня давно спета, а друзья, хотя и посредственности, стали «звездами» эстрады, не вылезают из-за границы. У него же в жизни осталась лишь неустроенность и усталость...

А было так. После репетиции вышла Танюша с Борисом Иль­ичом на улицу, а тут самый настоящий ливень. Пригласила она то­гда Бориса Ильича к себе непогоду переждать. Чаем угостила. За­пел он ей песню своего сочинения о тяжелой судьбе ямщика. А у самого пуговица на рукаве еле держится, сандалеты каши просят, в авоське, что на ручке стула пристроена, ужин холостяцкий — бу­тылка кефира да пачка чаю. И закружилась у Танюши голова от пес­ни и от сострадания. Неизбалованный вниманием певец разволно­ вался от такой реакции, стал руки Танюше целовать. А тут Касат­кин в окне некстати...

Для многих поклонников Высоцкого образ, им сыгранный, не вязался с автором песен, они не хотели видеть своего кумира та­ким на экране. В.Высоцкий:

«Многие мои поклонники просили меня не играть больше в таких фильмах, как «Единственная». Меня хо­тят видеть только в героических ролях. Даже негодяя можно — но только сильного человека. А слабых, говорили, не надо тебе играть, Володя! Просили, чтобы я не снимался в картинах, где у меня оторваннная подметка или пуговицы не пришиты...»

Фильм «Единственная» вышел на экраны в 1976 году и, как все фильмы Хейфица, оказался кинематографической удачей. В год вы­пуска его посмотрели 33,1 миллиона зрителей. Фильм получил приз на Всесоюзном кинематографическом фестивале во Фрунзе (1976) и на Международном фестивале в Панаме (1977). Таким образом, картина стала вторым фильмом с участием Высоцкого (после филь­ма «Плохой хороший человек»), который был отмечен на междуна­родном кинофестивале.

Партнерша по фильму Елена Проклова вспоминает, что из-за обоюдной занятости они с Высоцким никак не могли встретить­ся на съемочной площадке. Из этой ситуации пришлось выкручи­ваться режиссеру, и в диалоговых сценах, где Проклова и Высоц­кий должны были оказываться в кадре попеременно, снимали ка­ждого из них в отдельности. Проклова говорила о своих чувствах и страданиях не Высоцкому, а он не ей. В обоих случаях на подхва­те был помощник режиссера. Потом требовалась ювелирная рабо­та при монтаже. Наконец однажды удалось ехать на съемки вместе, правда в разных вагонах...

Е.Проклова: «Поезд остановился, и я вышла на перрон одной из первых. Вышла, меня встретили, все нормально... Стоим под рас­писанием, ждем Высоцкого. Мимо нас — поток пассажиров, снача­ла люди шли густо, потом пореже... Вот уже вообще никого не вид­но... Неужели не приехал?

Наконец на дальнем конце платформы, у последнего вагона, еще кто-то замаячил — в виде смутного пятнышка. Вроде бы их двое... И, наконец, слава богу, они: Володя и Марина. Вижу их как сейчас: он — впереди, идет легкой, шальной такой походочкой, на гитаре наигрывает, напевает что-то... На нем курточка нараспаш­ку, шарфик через плечо... А Марина за ним с двумя огромными че­моданами —

«с двумя же бегемотами»

— тянет их на поводках. Из этой картинки я не хочу делать никаких обобщений, просто стоит она в глазах до сих пор — и все».

В этот год Марина твердо решила разводиться с Высоцким. Не­сколько раз ей приходилось разрывать