В середине июня Высоцкий по приглашению Вадима Туманова летит в Иркутск. В аэропорту его встретили заместитель В.Туманова — Анатолий Тюркин, журналист Леонид Мончинский, сын В.Туманова Вадим Туманов-младший и друг Туманова В.Церетели. Прямо из аэропорта поехали на Байкал.
Вспоминает главный инженер артели старателей «Лена» Сергей Зимин: «Первый день провели в Бодайбо, показали гостю город и его окрестности. Побродили по скверу перед зданием «Лензолото». Сильное впечатление на Высоцкого произвел местный базарчик на берегу Витима, где торгующих за прилавком было двое — бабуля и дедок. Они продавали семечки. Покупателей не было вовсе. Вот такие были тогда времена».
Из воспоминаний иркутского писателя Леонида Мончинского: «В ту поездку Высоцкий побывал на многих старательских участках — Барчик, Перевоз, Хомолхо...
...Вертолет завис над крохотным поселком старателей Хомолхо в Бодайбинском районе. Слева от гольца заходила чернобрюхая туча, под ней сплошная стена дождя.
—
— Возможно, до конца недели. Поворачиваем на Бодайбо?
—
Вечером его будут слушать пятьдесят усталых мужчин, большинство из которых трудно чем-либо удивить, бывшие зэки, отбывавшие наказание на Колыме.
...К вечеру в поселке старателей набралось человек сто двадцать. Мы ломали голову: как узнали, откуда им взяться? По холодной северной распутице, через грязь, болота многие километры шли люди из лесных кордонов, геологических палаток, зимовий...
Разместить 120 человек в столовой оказалось делом невозможным, и поначалу хозяева повели себя со всей определенностью.
— Товарищ Высоцкий приехал до нас. Очень сожалеем, но...
Высоцкий попросил:
—
И минут через тридцать был готов навес. Открыли окна, двери настежь. Высоцкий тронул струны гитары... Мы слушали его под шум дождя.
Мы тогда молчали, все четыре часа, ни хлопочка он не получил — время экономили. Володя стоял на сколоченном из неструганых досок помосте, потный, с усталой улыбкой. Добрый такой, приятный человек, вид немного беспомощный — дескать, все, мужики.
Бульдозеристы, сварщики вытирали о спецовки потные ладони, жали ему руку, просили не забывать. Один сказал:
— Фронтовик я, и такую благодарность от всех фронтовиков имею. Будто ты, вы, значит, со мной всю войну прошагали. Рядом будто. Дай обниму вас, Владимир Семенович!»
В Иркутск из поездки по приискам вернулись 17 июня.
Л.Мончинский: «Приехали ко мне домой. Была ночь. За столом сидели Высоцкий, Туманов, наши друзья-старатели. Немного выпили. И Володя запел...
Во дворе тепло, двери открыты. Потихоньку начал собираться народ. Володя вышел на балкон, в сквере перед домом — полно народу. Володя начал петь. В домах открылись окна. Включили фонарь, и стало светло в сквере, как в зрительном зале. Всю собравшуюся публику я знал. Там всякие были: и шершавые ребята, и милиционеры, и интеллигентные люди, и рабочие, идущие со смены. Все мирно слушают. И ведь что интересно? Он долго пел, и было так тихо. Утром мы выходим — у нас в дверной ручке букеты цветов, только-только собранных. Володя был мужественным человеком. Он никогда себе не позволял никаких сантиментов. Но, когда он увидел эти цветы, очень растрогался».
В поездке по Сибири Высоцкий, Мончинский и Туманов оказались на станции Зима. Высоцкий предложил:
Эту фотографию в 1987 году присовокупят к очередной «разоблачительной» статье о Туманове в газете «Социалистическая индустрия». А в результате того что в травле организатора новой системы золотодобычи зацепили в этой статье и любимого всеми Высоцкого, полюбили в Зиме прежде неизвестного Туманова со всей его артелью.
Еще до этой поездки в Сибирь Высоцкий под впечатлением рассказов Туманова задумал сделать фильм о лагерной Колыме. Ему очень хотелось проехать с кинокамерой по Колыме от Магадана до Индигирки. Во время поездки в Бодайбо, в старательскую артель «Лена», по приискам Высоцкий увидел людей, которые, пройдя через тяжелую лагерную жизнь, не растворились в ней, не сломились, сохранили себя. Выйдя на свободу, они не пошли туда, где можно украсть или отсидеться в тепле. Они пошли туда, где можно честно заработать. Он узнал истории удивительных судеб, почитал дневники Л.Мончинского, увидел воочию подтверждение историй, рассказанных В.Тумановым...
В поездке он предложил Мончинскому совместную работу над сценарием:
Идея оказалась на редкость удачной. Мончинский, знаток истории Сибири, ее уголовного мира, к тому же человек творческий, как нельзя лучше подходил для такого содружества. В дневнике, который он вел с того момента, как приехал в артель, было уже достаточно материала для сценария, но Мончинский уговорил Высоцкого вначале написать роман. В домашнем архиве Высоцкого сохранился план глав будущего романа, написанный его рукой. Совместно работали урывками. Иногда неделю, иногда ночь. Многое согласовывали по телефону. Первая часть книги —
Прототипом главного героя — Упорова — стал Вадим Туманов. Ирония судьбы: по рассказам самого Туманова, Упоров реально существовал в лагерной жизни и был «омерзительной личностью, которого заключенные ненавидели и зарезали в бане». Но фамилия героя — от «упорство, настойчивость» — навеяна авторам безотносительно к качествам ее реального хозяина.
В.Туманов: «Бесспорное достоинство «Черной свечи» я вижу в том, что это первая и вполне правдивая книга о Колыме уголовной, об особом, малоизвестном срезе советского общества 40 — 60-х го дов. Для меня удивительно, как эти два городских человека вошли в особую атмосферу колымских зон, в психологию воровского мира, в языковую стихию лагерей. Жаль, Володя никогда не узнает, как сегодня зачитываются их романом в России и за рубежом».
Все увиденное в Сибири, рассказы Туманова и других золотодобытчиков станут сюжетом целого цикла стихотворений, написанных в следующем году.
По свидетельству Л.Мончинского, по «наводке КГБ» планировалось задержать Высоцкого, когда он возвращался из Сибири. Кагэбэшники подозревали, что он везет золотой песок — разумеется, нелегально. В последний момент «операцию» почему-то отменили.
На обратном пути Высоцкий дал единственный концерт в Пензенском драмтеатре. За час до выступления ему стало плохо. Сердце... Сказалась хроническая усталость... Примчавшаяся бригада «скорой» сделала укол, концерт был на грани срыва. Но Высоцкий об этом не хотел даже слушать:
