Жует, молчит, и синей крови Я чую песнь в ее груди. И синей бездной взгляд коровий. И вечность падалью смердит. И пред убожеством богини Упала вновь толпа миров, Карабкаясь по скалам синим, Целуя содранный покров. На синеву опять накинуть Хотят таинственную сеть. Но легче льву давать мякину, Чем двери тайны запереть.
45
Клубится фимиам легенд, На блюдах горизонтов лица. Опять твой нежный ум двоится, Сними пенснэ, интеллигент. Теперь не вещие глаза, Теперь лишь вещи только руки. Уж топорами молний рубит Светлицу новую гроза. Зайди омытый ей и стань У закаленного станка ты. Плевать на томные закаты, Сдерем их золотую ткань. Вон там за рощей, где туман, Луны причалила ушкуя. Уж, буйной дробью звезд воркуя, Бушует небо – барабан… Клубится фимиам легенд, На блюдах зорь кровавых лица. Опять твой нежный ум двоится, Сними пенснэ, интеллигент.
46
От Мнемозины только девять У Зевса было дочерей. Ах, я боюсь его разгневать, – Я имена забыл, ей-ей. Одно я помню… Вот нелепость! Сидеть на пне и не мечтать, А всю историю и эпос В свою записывать тетрадь. То имя: Клио. Знала меру, Покойно мерила строкой. И, говорят, тайком Гомеру Дарила, как глаза, покой. Но тот к иной невыразимо Таил безмерную любовь, И люто северные зимы Ковали солнечную кровь. Быть надо лириком сперва, Чтоб начертить в веках слова Во имя вечного союза: О ты, эпическая муза.
