Он наискось лежит и движется в орбите, Одетый в синюю размеренную сеть… Я золотой венок хочу ему надеть На ледовитый лоб, на белую обитель. Чтоб от сияния стал розовым медведь, А злая кровь его – черней и ядовитей. Суровые моржи, проворнее плывите, – Сегодня мертвый лед – пылающая медь. Ты, посоленная блудницами Гоморры, Земля веселая, – на севере поморы Бьют зверя частого, стреляя на авось, На юге туарег охотится в пустыне. То колесо звезды планетой пестрой стынет, Качая тонкую невидимую ось.
II
Качая тонкую невидимую ось, Разгоряченную как волос Вероники, В глазнице голубой мятется глобус дикий, Белея полюсом, пронзающим насквозь. То белого зрачка протянутые пики… О, холод ужаса, мне сердце заморозь, Чтоб тело и душа подействовали врозь, В разлуке музыки, а не в беззвучном стыке. Пусть ветер времени, несущий по мирам Жестокий смех мужской и сладкий женский срам, Меня закутает колючими крылами, Чтоб слово новое кометой пронеслось И падало, как блеск, и капало, как пламя, Как глаз, как яблоко, что кровью налилось.
III
Как глаз, как яблоко, что кровью налилось, Планета пьяная повисла на спирали Своей туманности. Столетья распирали Ее тугой живот могучим соком лоз. И вспух он пламенем священных вакханалий, Веселым золотом распущенных волос. То человечество, как символ, родилось В широком замысле вселенской пасторали. И козлоногие запели пастухи На буйном празднестве клубящихся стихий, В их злобной зелени, в трагическом их быте. И веки красных зорь слипались вкруг земли, И звезды падали, и племена текли В саду бушующем дымящихся событий.
