К тому, что сам он сделал, вдохновенный, Стремился он взыгравшею душой. И стала вдруг душа такой большой, Всё обнимающей, проникновенной. Вселенная вмещалась в ней одной, Казалась вечность ветреной, мгновенной, И было так легко не быть землей, Что вскрыть себя просились ясно вены. Что значишь ты, сияющая ткань, Легко бегущая, как жизнь, как лань, По жилам, как тропинки разветвленным? Ты – дар творца, песок в его горсти. Он в день шестой был сам Пигмалионом, Готов был жизнь он в жертву принести.
11
Готов был жизнь он в жертву принести Той статуе немой и близорукой, Что будет найдена потом безрукой И крикнет миру: «Я прекрасна, льсти!» Анакреона стих начнет цвести В саду Гафиза, в золотые звуки Оденет он свои живые муки С изнеможеньем старости в кости. Кровь старческая зла и всемогуща, Ее как бы законченная гуща – Мазок последний зрелого творца. Ее походка чудится степенной. Пигмалион молил, просил конца, И сжалилась рожденная из пены.
12
И сжалилась рожденная из пены Зеленых волн упрямо-боевых Над юношей, что в думах бредовых Так дивно воплотил свой сон священный. Она смирила моря вал смятенный И в обольстительных чертах своих Возникла, как непревзойденный стих В поэме незаконченной вселенной. О голос мой, дыхание мое! Воспой очарование ее, И да падут перед тобою стены! Будь, сердце, воин! Что ж, что ты одно! Торжествовать в конце концов дано Над мастером и статуе нетленной.