Я вижу, как встают рассветы, Жрецами рыжими встают, С кривым ножом на грудь планеты Вытягивают длань свою. И где-то там скрежещут двери, И люди там людей гноят. И скрипкой пьяный льет Сальери В бокал Моцарта сладкий яд. И повторяет Изабелла Иродиаду и не без Главы такой же в шали белой, Что выткал тот же лунный бес.
282
Бывает миг, волной качнется Живое золото в ночи, Звездою плюнет из колодца И остальными заворчит. А то в зарю чрез край злаченый Переплеснется та волна, И брагою стечет сыченой С лопаты вечера луна. С дремучей, синей и лохматой, С непроходимой бороды. Эй, внук-поэт, поди сюда ты, – С платком страницы не туды!..
283
По горам, по лиловым долам Бродит месяц – златые рога. Роет облака выцветший хлам, Чтоб укрыться от солнца-врага. А рассвету никто так не лаком, Как поэту, такому ж врагу. Пахнет звездным поджаристым злаком Из луны золотое рагу. Лишь останется шкурка одна, Будет облачком тонким висеть. Ночью новою снова она Позабудет прошедшую смерть.
284
Офельин пруд, в веках заплесневший, Зелено-бронзовая гниль, Зеленый храм, мечтам известнейший, – Тебя воздвигли не они ль? И не они ли век заботятся Об этой гнили золотой?.. Так со слезою богородица, Так сыр возлюблен со слезой. Не верю я, что похоронена, Что найдена и в глину вся. Цветет на дне, и в тот огонь она, Что в храме Весты начался.
