Шефы
А Стёпки всё нет и нет. Каждый день Инка ждёт его в парке у голубого павильона. Не приходит Стёпка.
Возможно, он в милиции — попался на какой-нибудь мелкой краже? Может, болен? Мысли эти не дают девочке покоя. «Нельзя так сидеть сложа руки. — размышляет Инка. — Нужно действовать, искать, пойти к нему. Но куда?»
Между тем время идёт. Проходит месяц. Забот у Инки полон рот. Во-первых, приближается окончание второго триместра[3]. После уроков каждый день бригада собирается у Васи Янченко. Толя терпеливо, по два часа подряд, вдалбливает Инке в голову математику.
— Ну, скажи, что тебе непонятно? — спрашивает он.
Инка испуганно моргает глазами. Если б она знала, что именно ей непонятно. И всё-таки девочка очень старается, вдумывается, вникает, и, наконец, наступает день, когда она на уроке самостоятельно решает задачу. Александр Антонович ласково смотрит на неё и говорит:
— Хорошо. Точнее четыре.
Целый день у Инки именинное настроение. Правда, портит его Черепок.
— Ну, что, каланча, — смеётся он, — дозубрилась всё-таки?
— А тебе что, завидно, лодырь несчастный, — обижается за подругу Липа, — вот я сейчас бригаду соберу, и мы решим, что с тобой делать. Может быть, мы вообще от тебя откажемся!..
— Отказывайтесь, мне ещё лучше…
Ничто его не трогает. За последний месяц он получил пять «неудов», и положение бригады стало почти угрожающим. Черепок не хочет никого слушать и затыкает уши, когда Липа осыпает его упрёками. Целые дни он проводит на катке и даже в класс въезжает на коньках — весёлый, разрумяненный от мороза. Как ни в чём не бывало, усаживается на свою парту за голландской печкой и все уроки читает Шерлока Холмса.
В общем, бригада выносит постановление; направить Липу и Инку к Вовке домой. Пусть они расскажут Черепанову-старшему, какой у него прекрасный сынок.
— Вот увидите, — замечает Вася после того, как решение уже принято, — папа его выпорет…
— Я буду очень рада. Так ему и надо, — говорит Липа. Всё-таки, они с Инкой долго советуются, с чего начать разговор с Черепком-старшим. Как добиться того, чтобы он повлиял на Черепка-младшего, если возможно, без порки.
Итак, забот у Инки немало. И нет ничего удивительного в том, что девочка начинает постепенно забывать о синеглазом беспризорнике — Стёпке-Руслане. К тому же произошло ещё одно событие: на общешкольном собрании Лёня Царенко отчитывался о работе газеты «Красный школьник». Лёня попытался было произнести речь о задачах прессы вообще и о задачах школьной прессы в частности, о влиянии её на мировую революцию. Но Рэм словно холодной водой окатил его:
— Довольно демагогии, Царенко. Ты скажи, сколько раз за год вышла стенгазета?
— Ты же сам знаешь, — безнадёжно махнул рукой Лёня.
— Значит, два раза.
Лёня молчит. Очки упали на кончик носа. Он не ожидал, что дело примет такой оборот. И самое главное — сказать ему в своё оправдание нечего. Ни одна крылатая фраза не приходит на ум. В общем, большинством голосов собрание постановило: Лёню с должности редактора газеты «Красный школьник» снять. К удивлению Инки, её единогласно избрали редактором.
А вскоре произошло ещё одно важное событие: встреча с шефами.
В один из дней вместо первых двух уроков дети отправились на «Ленинскую кузницу». В красном уголке механического цеха собрались рабочие. Среди них были отец и мать Лёни Царенко, отец Юры Павлика, отец Васи Янченко, партприкреплённый отряда — Владимир Харитонович. Пришли Сима и тётя Мотя.
Дима стал за стол, покрытый красной скатертью, налил себе из графина стакан воды и, выпив его весь до дна, начал:
— Товарищи шефы! Приближается окончание второго триместра, и мы, ваши подшефные, пришли отчитаться. Самая лучшая бригада в группе — бригада Юры Павлика. Все члены её учатся на «хорошо», а сам Юра всегда получает только «очень хорошо».
Павлик-старший покраснел от смущения, а седоусый слесарь Пётр Максимович сказал:
— А ну, покажите нам этого самого Юру. Какой он? Мы на него посмотрим.
Юра встал, вытянув руки, смущённо глядя в пол.
— Хороший парень, сразу видно. Ты, Леонид Иванович, можешь гордиться таким сыном.
— Молодцом! Молодцом! — поддержал Владимир Харитонович. — Серьёзно учится и бригаду заставляет. А вот почему ты нам, товарищ председатель, не рассказываешь о вашем главном бузотёре, который всю группу назад тянет?
— Я расскажу… — немного растерялся Дима. — Вовка Черепок, то есть Черепанов, самый последний ученик в группе.
— Вова! Встань! — строго проговорил Рэм.
Черепок продолжал сидеть. Рэм посмотрел на него суровым взглядом:
— Встань, тебе говорят.
— Тоже ещё прицепились! — пробормотал Черепок, медленно приподнимаясь с места.
— Семь «неудов» и два «очхора» — такие у него результаты, — объявил Димка.
— Что же, Вова, это правда? — тихо спросил Пётр Максимович.
Вовка молчал.
— Может, товарищи неправду говорят?
— Э-э, — махнул рукой Черепок, — правду.
И тогда начали Вовку прорабатывать. Сначала выступил Пётр Максимович и стал задавать детям вопросы, а они коллективно отвечали:
— Может, Вовка неспособный?
— Способный. Он может на все «очхоры» учиться.
— Значит, лодырь?
— Лодырь!
Не сводя глаз с Вовки, Пётр Максимович начал рассказывать о своей жизни, о том, как он мальчиком поступил в ученики на этот самый завод (до революции он назывался Южно-российским заводом) и как работал по десять часов, потому что никакой охраны труда не было. Пётр Максимович укоризненно посмотрел на Черепка:
— А сейчас, когда мы прогнали буржуев и разгромили всякую заграничную контру, сейчас, когда у нас рабоче-крестьянская власть, наши дети должны хорошо учиться, чтобы стать строителями нового общества. И я очень удивляюсь, что у вас есть такие несознательные люди, как Владимир Черепанов.
Один за другим выступали рабочие и отчитывали Черепка, а в заключение взял слово партприкреплённый отряда Владимир Харитонович.
— Я, — сказал он, — наблюдаю за своим сыном Васей и бригадой, которая занимается у нас в доме. Учатся старательно, друг дружке помогают. И часто они этого Вовку Черепка вспоминают. То Черепок сидит за печкой и кукарекает оттуда, то на коньках в класс въезжает, то ещё всякие фокусы откалывает. В общем, я скажу, что Вовка ваш просто вредитель. Выходит так, раз он группу назад тянет.
Этого Черепок уж не в силах был выдержать и заревел, как девчонка, на весь красный уголок, размазывая по лицу слёзы кулаком в чернилах. У Петра Максимовича сделалось испуганное лицо, а Владимир Харитонович сказал:
— Москва слезам не верит. Пусть делом докажет.
— Я докажу, посмотрите — сквозь громкие всхлипывания проговорил Черепок и сел на место.
На последних уроках должна была быть химия. Но вместо учителя в класс вошли две незнакомые женщины. Лица у них были суровые и сосредоточенные.
