Костюмы для него делала наш талантливый художник Риза Осиповна Вейсенберг. Она обладала даром чувствовать «материал» оперетты, стиль спектаклей. До сих пор помню один из туалетов моей Чаниты — синюю юбку, оранжевую кофточку с белыми кружевами, синие ленты… Контрастные цвета, латиноамериканский колорит…
Придумали мы с Ризой Осиповной и грим для меня в этой роли. Я делала его «под Лолиту Торрес». В эту аргентинскую киноактрису тогда были все поголовно влюблены после невероятного успеха фильма «Возраст любви» с ее участием. У меня от тех лет сохранилась фотография, сделанная в Болгарии, куда я потом не раз ездила выступать в их постановке «Чаниты». Когда сейчас смотрят на эту фотографию, то не верят, что это я, говорят, что это Лолита Торрес. Хороших иностранных фильмов тогда у нас демонстрировалось еще мало, и когда в 1955 году на экранах появился «Возраст любви», он просто ошеломил всех, а обаятельная аргентинка стала для многих настоящим кумиром.
Кстати, когда через несколько лет у нас поставили другую оперетту Милютина — «Цирк зажигает огни», там мы опять попробовали сделать нечто подобное, но уже «под Одри Хепберн» — широкие, укороченные брови, какие были у этой невероятно очаровательной актрисы, покорившей всех в фильме «Римские каникулы», а также в голливудской постановке «Войны и мира», где она сыграла Наташу Ростову.
В прекрасно оформленном спектакле «Поцелуй Чаниты» на сцене было много солнца, красок — настоящий праздник для глаз. Это был и праздник для слуха — музыка зажигательная, броская, ритмичная. Удивительно, но автор таких солнечных мелодий в жизни был совсем не похож на свои произведения. Внешний облик Милютина никак не вязался с каскадом веселья, озорства, с театральностью его оперетт. Это был замкнутый, даже холодный человек. Юрий Сергеевич приходил на репетиции всегда сдержанным, молчаливым. Ни во что не вмешивался — сидел спокойно и только смотрел. Не был он и компанейским, жизнелюбивым, как Дунаевский. Несмотря на успех своих оперетт, он не особенно любил сближаться с актерами.
В «Чаните» у меня были замечательные партнеры — Пабло пел Юрий Богданов, Рамона исполнял Владимир Шишкин, Диего — Борис Поваляев. Очень хороша была Ирина Муштакова в роли Анжелы. Яркая каскадная актриса, с драматическим даром, с красивым голосом, со сценическим темпераментом (кстати, это она была той танцующей на столе девчонкой, которую я увидела, придя в первый день на занятия в училище), Ирина соответствовала своей энергичной героине. Многим запомнились роли Муштаковой и в других спектаклях: она с блеском сыграла Лолиту Соль де Перес в «Цирке», Стеллу в оперетте «Ромео — мой сосед»… Жаль, что такая актриса, рожденная для оперетты, рано ушла из театра…
В роли Чезаре в «Чаните» выступал В. А. Канделаки. В театре кое-кто из его недоброжелателей ставил это ему в вину: почему он, главный режиссер, «перебегает дорогу», «отбивает хлеб» у других актеров. А ведь Канделаки играл Чезаре не так уж и часто — параллельно с ним эту роль подготовили и другие исполнители. Но Владимир Аркадьевич не мог не играть. Даже когда он делал свои постановки, то на репетициях не столько объяснял актерам, что от них требуется, сколько показывал, сам с удовольствием проигрывал все роли.
А актером он был прекрасным — этого никто не ставил под сомнение. И роль влюбленного Чезаре у него получилась — на сцене был эффектный отрицательный персонаж, но в то же время красивый, темпераментный, готовый на все, чтобы только завоевать Чаниту, человек. Канделаки тогда и в жизни переживал пору влюбленности. Несомненно, это повлияло на то, что ему так захотелось и на сцене сыграть влюбленного в Чаниту, роль которой исполняла я. Это ему замечательно удалось — и на сцене, и в жизни…
Пришло время рассказать об этом… Летом 1956 года я отдыхала в Сочи — приехала к своей приятельнице Нине, врачу. Гуляя по городу, увидела афиши гастролировавшего тогда здесь Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Их спектакли шли в известном всем, кто когда-либо побывал в Сочи, большом здании Зимнего театра. Решила пойти посмотреть какой-то спектакль земляков, и вот то ли в зале, то ли где-то на улице (сейчас уже и не помню точно) мы случайно встретились с Канделаки, который тоже был здесь с этим театром. Увидев меня, он даже немного удивился, поскольку не знал, что я отдыхаю в Сочи. Правда, потом уже у нас в театре начались пересуды, что мы заранее сговорились с Владимиром Аркадьевичем встретиться здесь.
Лето, юг, теплое море… Обстановка, располагающая к прекрасному времяпровождению, к мыслям о чем-то хорошем… Канделаки стал оказывать мне знаки внимания. Конечно, все было прилично, в рамках легкого ухаживания, ничего серьезного даже и не наблюдалось. А ухаживать Канделаки умел — как это вообще умели делать грузинские мужчины. Естественно, мне, как каждой нормальной молодой женщине, было приятно — я ведь была этим не слишком избалована. Хотя я уже и успела выйти замуж, но наш роман с Рудиком был скорее заочным, роман в письмах, каких-то особых страстей я вроде бы и не испытала. Да и в браке нашем к тому времени уже что-то не ладилось…
Я вернулась в Москву, начался новый сезон, спектакли, репетиции… И вот тут-то со мной и стало что-то происходить. Что именно, объяснить невозможно, да и как объяснить тайну зарождения чувства. Канделаки стал все больше и больше привлекать мое внимание. Я уже говорила, что поначалу, когда он только пришел к нам в театр, то активно не понравился мне своими манерами, к которым я не привыкла, тем, что при всей своей веселости, любви к актерам бывал иногда и груб. И это меня отвращало от него. А тут… Собственно, никакого чуда и не было. Я была молода, а Владимир Аркадьевич, уже зрелый человек, обладал несомненным мужским обаянием, привлекал не только внешне, но и как личность. Плюс еще его остроумие, темперамент, яркий талант, увлеченность работой, способность увлечь других… В общем, целый комплекс… Женщинам такие нравятся.
Все эти мои настроения по времени совпали с работой над «Поцелуем Чаниты». Владимир Аркадьевич тогда, видимо, уже начал испытывать ко мне что-то серьезное. Он явно стал выделять меня, но только не по работе. Как раз на репетициях-то мне от него и доставалось. Я была очень смешливая, и, бывало, стоит кому-то пошутить или сделать что-нибудь невпопад, как я вместе со всеми начинала смеяться, буквально заливалась смехом. Все уже отсмеются, а я остановиться не могу — слезы текут, какая уж тут репетиция… И из темноты зала, от режиссерского столика раздавался голос Канделаки: «Шмыга — со сцены!»
А знаки внимания его становились удивительными. Мы тогда жили на Хорошевском шоссе, куда с площади Маяковского ходил троллейбус, так что ездить на работу мне было удобно. И вот однажды после репетиции сажусь я в троллейбус, встаю, как обычно, на задней площадке спиной к салону. Смотрю в окно и вдруг вижу — что такое? Кто это за рулем «Победы», которая неотступно следует за троллейбусом? Да это же Канделаки! Куда это он едет? Смотрю, он тоже сворачивает на Хорошевку. И чего ему надо в нашем районе? А он, немного обогнав троллейбус, остановился около моего дома — поджидал меня. Сразу мысль: «Не дай Бог, мама из окна случайно увидит, что меня провожает другой мужчина! Что тогда будет?!» Воспитана я была строго — если уж вышла замуж, то чтобы ничего такого…
С таким «почетным эскортом» я ездила долго. Канделаки не только сопровождал меня до дома — он все-таки уговорил меня покататься на его «Победе». Мы ездили с ним гулять в Серебряный Бор… Конечно, в театре быстро стало известно о наших прогулках, пошли суды-пересуды. Кто-то, но не из театра, даже следил за нами — куда мы поедем на этот раз… В общем, сопровождал мой троллейбус Владимир Аркадьевич, сопровождал, катал на своей «Победе», катал, приручал меня к себе в течение полутора лет, приручал… И приручил — я влюбилась всерьез. Видимо, пришло время и мне пережить большое чувство. Через это в жизни проходят многие — человек рано или поздно должен испытать страсть, нужна только какая-то искра. Вот Владимир Аркадьевич и зажег ее во мне.
Кончилось тем, что я решила расстаться с мужем — если уж я люблю теперь другого человека, то должна выходить за него. Когда Борецкий узнал об этом, то отвез меня на Шаболовку (он тогда работал на телевидении). Запер в своем кабинете и долго не выпускал. Потом понял, что у меня это не просто увлечение, а все гораздо серьезнее, что ничего поделать нельзя. Хотя и Рудик тоже был обаятельным, видным, покорял своим умом. Много позже, когда он уже преподавал на факультете журналистики МГУ, некоторые мои знакомые, учившиеся у него, говорили мне: «Как вы могли его оставить? такого мужчину?!» Он там был кумиром многих девушек… Но так вышло в нашей жизни… Разошлись мы достойно, без всяких громких выяснений отношений. Я рада, что у него в жизни все сложилось нормально — семья, работа в
