Алексей задумался. Он снова чувствовал себя в родной стихии и испытывал нарастающее возбуждение. В голове его проносились один за другим случаи из довоенного опыта мостостроителей.
— Нет, товарищи, так дело не пойдет, — громко сказал Алексей, останавливаясь у самого конца сходней, упиравшихся во временны деревянный мостик. — Так мы затянем поднятие фермы надолго.
Дорожный мастер и начальник дистанции слушали почтительно и с веселым жадным вниманием на лицах. Для них, как и для Алексея, было наслаждением решать эту новую производственную задачу именно теперь, когда в тылу и на фронте с одинаковым нетерпением ждали наиболее быстрого восстановления магистрали.
У самых ног Алексея сонливо плескалась мутнозеленая волна, кое-где подернутая поблекшими лепестками ряски. Стук молотков о железо оглушал.
Алексей зорко всматривался в погруженный в воду конец фермы, сосредоточенно думал:
— Подводить под ферму шпальные клетки советуете вы, — вдруг, будто очнувшись, заговорил он. — А не лучше ли сделать так…
Алексей чуть лукаво взглянул на дорожного мастера, и на строгом лице его засветилась торжествующая улыбка.
— Как вы думаете: двух паровозов, чтобы вытащить из воды ферму, хватит? — спросил Алексей.
Начальник дистанции и дорожный мастер недоумевающе переглянулись.
— А как это можно сделать? Неужели вы думаете… — начал было начальник дистанции.
— Я думаю, — властно, нетерпеливо и весело перебил Алексей, — вытащить ферму двумя паровозами… А для этого надо приподнять краном не оба конца фермы, как говорите вы, а один конец, подвести под него не шпальные клетки, а рельсы, для лучшего скольжения смазать их мазутом, прицепить паровозы к мощным, усиленным в несколько крат тросам, прикрепленным к ферме, и…
Начальник дистанции раскрыл рот, а дорожный мастер, как более смелый практик, уже представивший замысел начальника во всех подробностях, не без удовольствия сказал:
— Да ведь это замечательно! Да этак мы ее завтра же из речки вымахнем.
— Очень смелая мысль… Очень смелая! Использовать паровозную тягу, — немного смущенно бормотал начальник дистанции.
— Смелость, а как же иначе, — удовлетворенно поддакнул дорожный мастер. — Научились, небось, смелости за войну.
Бритые, толстые щеки здоровяка дорожного мастера, казалось, лоснились от переполнявших его чувств.
— Паровозами, паровозами ее, матушку… подцепить — и ту-ту… Как по маслу пойдет, — ликовал он.
Дорожный мастер побежал отдавать нужные распоряжения. Алексей взошел на шаткие, прогибающиеся доски мостика. Его опахнуло запахом ржавеющего железа и застоявшейся речной воды. Он поднял голову и увидел то место, на холмике, откуда тогда, в июне, перед взрывом смотрел на мост. Вот там, чуть ниже, у берега, Алексей увидел в последний раз Шматкова.
Ясное солнце побледневшими осенними лучами заливало теперь и тот памятный холмик, и берег реки, и то место, где с неукротимой яростью работали люди. Жужжание лебедок, стук молотков, людские голоса, плескание воды сливались в бодрящий неумолкающий хор.
Несколько рабочих-мостовиков проходили по мостику. Алексей посторонился, давая им дорогу. Шедший впереди худой парень, с выбившимся из-под военной фуражки светлым вихорком, чуть застенчиво и как знакомому улыбнулся Алексею. Алексей даже зажмурился на миг от этой улыбки, как будто луч солнца ударил ему в глаза. Ему показалось — к нему подходил сам Шматков, только почему-то странно вытянувшийся в росте, с более юным, по-ребячьи нежным лицом и еще не бритым светлым пушком на мальчишеской губе.
Да это же Епифан Шматков и есть! Ведь это его, чуть озорные, светлосерые глаза, и шея такая же тонкая, загорелая с кадыком, и этот вихорок из-под фуражки… Шматков! Какое удивительное сходство!
Чтобы окончательно, рассеять иллюзию, Алексей остановил юного мостовика, спросил:
— Как ваша фамилия, товарищ?
— Шматков, — ответил рабочий, останавливаясь и не переставая улыбаться.
Алексей подумал, что ослышался, поднял руку, словно собираясь протереть глаза.
— Какой Шматков? — невольно вскрикнул он.
— Иван Шматков, — ответил молодой рабочий. — Мостовик из бригады Никитюка. Про Епифана Шматкова, бригадира, слыхали? Так я его младший брат.
— Ах, вон что! — точно все еще не веря, сказал Алексей. — А я то вас и не знал…
— Да и не могли знать, товарищ начальник. Ведь я в те поры, до войны, совсем мальчонкой был и в школу только ходил…
— Ну, Иван Данилович, взволновали вы меня, — сказал Алексей и протянул руку. — Будем знакомы. А здорово вы похожи на Епифана. Сначала я так и подумал: Епифан.
Чистое юное лицо Ивана Шматкова потемнело, светлые брови нахмурились.
— Да, не повидаешь теперь Епифана, товарищ начальник. Из могилы не вертаются. Сразили его фашисты на этом мосту.
— Ну, а вы… Вместо него, что ли? — спросил Алексей и ласково, по-отечески улыбнулся.
— Да выходит, что так. На место брата заступил.
Алексей и Ваня Шматков очень дружелюбно разглядывали друг друга. Как гул прибойной волны, накатывался на них шум дружной работы.
— Вот что, Иван Данилович, — дернув плечом, словно стряхивая с себя груз воспоминаний, сказал Алексей. — Если вы решили заменить брата, так давайте теперь постараемся и мост побыстрее восстановим.
Ваня Шматков ответил с уверенностью, напомнившей Алексею убежденную уверенность Епифана:
— Постараемся, товарищ начальник. Ребята говорят: через неделю поезда надо пустить.
— Вот и хорошо, — одобрительно кивнул Алексей и протянул руку. — Желаю успеха.
«Вот скажет сейчас: „Будьте в надеже“», — выжидающе насторожился Алексей, но Ваня Шматков, чуть подтянувшись и несмело пожимая руку начальника, ответил застенчиво и скромно:
— Сделаем, товарищ начальник. Постараемся… — и рысцой побежал к берегу.
Отдав нужные распоряжения, Алексей поднялся на крутой холм, откуда открывался широкий вид на реку и на мост. Волнующая музыка труда приглушенно докатывалась и сюда, удары молотков, пыхтение крана эхом отдавались в лесу. На противоположном берегу дымил паровоз, подтягивая платформы с рельсами. Предосеннее солнце играло на взбаламученной глади сонной реки.
«Вот и потекла жизнь. И никому никогда не остановить ее, не повернуть назад», — подумал Алексей и весело огляделся…
Впервые навестить отца Алексею удалось только в конце октября, когда он расставил и пустил в действие все людские и технические силы. Это было необычайно трудное и то же время радостное время. Никогда еще Алексей не погружался с таким наслаждением в работу.
В душе его все еще жили воспоминания, мысли и чувства, вынесенные из фронтовых будней. Любимый труд не мог окончательно выветрить их, и Алексеи часто просыпался ночью от пригрезившегося ему орудийного или бомбового грохота, от мучительных фронтовых забот, в которых жизнь вверенных ему людей приобретала значение громадного, не имеющего цены капитала. На войне Алексей особенно научился беречь человека… «Война — громадная трата самого главного и драгоценного — человеческих жизней, — часто думал Алексей. — Моя партия, тружеником которой я являюсь, сделает в будущем все, чтобы этой траты больше не повторялось. Я верю в это, я сам буду делать все, чтобы этого добиться!»
Снова Алексей собирал людей, приглядывался к каждому, ставил каждого на свое место, сплачивал их в большую и дружную трудовую семью. Опять ездил по строительным участкам, где уже начались очистка выемок, котлованов и восстановление железнодорожного полотна, опять выслушивал на совещаниях технических руководителей и рядовых рабочих, отдавал приказания, хлопотал об ускорении доставки строительных материалов и оборудования, опять ходил по баракам рабочих и, заглядывая в
