Димы он все еще иногда забывается. Простительно. Но все равно глупо. Не мальчики уже. Я уже не мальчик. Слишком дорогая расплата за несколько часов возвращения в старые добрые времена. Ну ладно, хочешь совсем туда дорогу закрыть? Да и к чему тебе голова на работе? Не болела бы только.
Павел держал в руках чашку горячего чая и пытался сосредоточиться на чтении. Тривиальность предстоящей работы одновременно раздражала его и успокаивала. Абсолютная скукота, рутина, но не будет, наверно, много беспокойства вокруг нее. Беспокойство донимало его больше всего. Бессмысленная срочность, суета. Любая срочность теперь раздражала его. Даже оправданная. Он не был в состоянии отличить одну от другой. Едва уловимые оттенки бессмысленности.
Чаще всего он соглашался, что без работы нельзя. Хотя убедить себя в этом становилось все труднее и труднее. Поселиться в небольшой удобной хижине в тихом ущелье, ходить в горы, читать и размышлять. Хорошая работа. Или валяться на пляже, пиво пить и на девочек поглядывать. Нет, пиво на солнце вредно. Голова будет болеть.
Знак старения? Устремлений, желаний, тела? Херня. Мудрость это. Недоступная молодости мудрость. Не приспособлены мы для того, чтобы сидеть целый день в клетках и притворяться, что делаем что-то очень важное. А что важное? Что случится, если вся наша контора вдруг перестанет работать? Причиним кому-то неудобства? Но жизнь не остановится. Может, даже серьезные неудобства причиним. А что, если все до одного перестанут работать? Тогда, наверно, будут большие неудобства. У всех. Всем нельзя, кто-то должен работать. Ну и пусть работают, если хотят. Рабство, цивилизованное рабство.
Он прислушался к шуму. Много вокруг людей, слишком много. Чему они радуются? Такое впечатление, что радуются. Может, притворяются? Посмотри на их лица. Было бы легче, если бы все просто притворялись. Во всей нашей конторе нет такой работы или должности, которую бы я себе желал. Почему же кажется, что никто этого больше не замечает? Желают, борются, добиваются. Кто как может. А я не могу заставить себя не смотреть на них свысока. Знаю, что несправедливо и глупо. Вредно для здоровья.
Нет, большинство из них здесь по принуждению. Посмотри на их лица. Братья по рабству. Если мы рабы, как же жилось тысячу лет назад? Кому-то, наверно, хорошо жилось. Свободное общество. Свободны выбрать свое рабство. Поселиться на малонаселенной планете. Выращивать свой хлеб. Запашешься. Немного роботов. Простор и свобода. Подальше от большого скопления людей? Люди нужны иногда. В пустыне будет скучновато.
Есть среди них интересные, умные люди. Не добраться до них. Чужой, в чужом месте, среди чужих людей. В хорошие дни иногда кажется, что мы все в одной лодке, потерянные, одинокие души. В совсем плохие дни – неясная угроза. От чужаков. Один против всех. Хоть что-то. В остальные – полнейшая пустота. Бояться я только отказываюсь.
Чрезвычайно безрадостное чувство. Как ему противиться? Неправда ведь. Есть среди них интересные люди. Почему-то раньше их было больше. Больше интересных, привлекательных лиц. Больше глаз, которые смотрели на тебя с симпатией и с одобрением. Симпатичных девочек.
Он прочитал последнюю страницу документа. Работа для идиотов. Он давно перерос свою работу и свою должность. В его возрасте такими вещами занимаются либо идиоты, либо неудачники. Он не причислял себя ни к одной из этих категорий. Он не знал, куда себя причислить. По большому счету хорошая работа. Грех жаловаться. Не слишком переутомляют и прилично платят. Он часто соглашался, что проблема не в работе, а в нем. В другие времена он категорически с этим не соглашался. Может, по маленькому счету. По большому счету – работа совершенно бестолковая. Сколько бы за нее ни платили.
Почему раньше это не было проблемой? Возраст? Другие старперы выглядят заинтересованными. Сосед, например. Он повернулся влево и сказал:
– Блин, какая скукотища.
Сосед тоже повернулся к нему лицом вместо лысины. Он привык к таким высказываниям и улыбнулся Павлу, как взрослые улыбаются детям.
– Какой херней занимаемся!
Утомленные глаза весело не соглашались. Он с самого утра смотрел напряженно в свой экран и нажимал на клавиши указательными пальцами.
– Есть другие предложения?
Других предложений не было.
Павлу нравился его сосед. Умный мужик. Но и с ним он себя чувствовал чужаком. Думает, что обладает какой-то правдой, которая мне недоступна. Обманывает себя. Менталитет взрослых. Читай – сломленных и инертных.
– Других предложений нет. Вчера набрались с другом. Голова болит.
– Альпинистом?
– Ага. Он вернулся с горы.
– Тебе надо к нему присоединиться.
– И ты туда же. Мне за ним уже не угнаться, сколько раз говорил тебе. Ты же его видел. Огурчик.
– Что рассказывает?
– Про горы. В хорошем районе был.
Павел откинулся на спинку стула. Приятные мысли.
– Эх, стать бы ногой на ледник и оглядеть панораму. А потом вздрючиться на красивую горку.
– Ты знаешь, кто это?
– Кто? – Павел выглянул из-за перегородки вслед за соседом. Еще один озабоченный. – Нет, не знаю.
– Ничего?
– Ничего. Сзади.
– Только сзади и нужно смотреть.
– Не хрена смотреть. Трахать надо, если так хочется.
– Я бы не отказался.
Не глупые вроде мужчины. По крайней мере один из нас. Озабоченный. Скучно. А ты не скучный? Тебе даже с самим собой неинтересно. Какие-то клетки вымирают, что-то тело перестает производить или производит с дефектом. Когда-нибудь с этим разберутся, смогут чинить. Проглотил таблетку – и все стало интересным опять. Таблетку молодости. Смысла вокруг не убавилось и не прибавилось. В тебе убавилось что-то или прибавилось. Мудрости. Побочный продукт жизни. Неведение молодости. Много нужно таблеток.
Павел вернулся к работе. Что можно сделать здесь интересным? Запороть – тогда станет сразу весело. Развеселят. Сколько это может быть интересным? Один раз, два раза, три, десять? Всегда. Нет, так некоторые из нас не устроены. Неважно это все придумано. Голод не подгоняет, жизнь не под угрозой, зачем же человеку себя подгонять? Длиннющий список собрали, но очень-очень скучный. Для немолодых глаз. Остается просто бояться. Всего понемногу. А если очень храбрый – вот тебе старость. Не страшно, а?
Ну ладно, как мы это все организуем? Нужно подумать. Павел положил перед собой чистый лист бумаги и взял карандаш. Нужно его заточить.
В три часа наступило самое тяжелое время дня – большое собрание. Из мучительных и непереносимых. Большие усилия затрачивались на то, чтобы держать глаза открытыми. Как хочется найти во всем этом смысл. Где ты, смысл, ау… Потому что мы пехотинцы? Все мы пехотинцы. Такой завели порядок, что кто-то должен делать нашу работу. Почему бы не выбрать смысл по вкусу и не придерживаться его? Они все одинаковые. О, со смыслом намного веселее жить. Продержаться еще полчаса.
Вечером предстояло занятие. Какое-то специальное. Попросили не пропускать. Нужно обязательно четное количество людей. Придется идти. На пары разбивать будут?
Их таки разбили на пары. И рассадили по сторонам с заданием приготовить друг для друга по три вопроса. Павлу досталась молоденькая. Вернее, они друг другу достались, когда остальные быстро нашли свои пары. Подружек разбить опять не удалось, к видимому неудовольствию инструктора. К самому ему испуганно прилипла толстушка. Молодой парень тоже подкачал. После небольших колебаний потянулся к красноносому мужику. Свой свояка… Они один раз звали Павла попить вместе пива. Павел и девушка остались последними. Когда неловкая процедура подготовки закончилась, инструктор еще раз объяснил упражнение, подсказал несколько вопросов и указал на углы.
Им достался угол у окна, от которого по полу стелился вечерний воздух улицы. Павел решил, что окно нужно закрыть – надует в спину. Он не забыл спросить разрешения у партнерши. Они сели на свои коврики и прислонились к прохладным стенам. На лице девушки приятная улыбка. Павел не знал, что делается на его лице. Судя по тому что ее улыбка не гасла, ему тоже удавалось выглядеть располагающим.
Он всегда чувствовал себя гораздо уверенней один на один, чем в группе. Легче угадать собеседника, посмотреть в глаза, попытаться проникнуть внутрь. Девушка продолжала улыбаться. Павел наконец почувствовал улыбку на своем лице и старался придать ей взрослый, покровительственный оттенок, почти уверенный, что она выглядит глуповатой. Он сжал губы. Подошел инструктор, спросил, как у них идут дела, и получил два “хорошо” в ответ. Иди развлекай свою толстушку. Расстроился. Собака я на сене. Ему, может быть, и надо. В следующий раз.
Пришел запах. Тебе нужно что-то с ним делать. Некому подсказать? Мой молодой нос его сразу бы отметил. Или не представился бы случай? Мои молодые глаза, наверно, не остановились бы на тебе. Неподкрашенные глазки. Напрасно. На это они липнут. На яркие глазки, губки, щечки. Не знаешь? Этому нужно учиться. У сестер, у подружек. Какие у тебя подружки? Такие же, как ты? Некоторые рождаются с умением, остальным нужно учиться. Чем ты надеешься привлечь ровесников? Они разборчивые. Их нужно поразить, оглушить, околдовать. Им нет дела до твоей гладкой кожи, до мягких очертаний твоих рук. Юность твоего тела для них не большая приманка. Пройдут годы, прежде чем они поймут, что такое юная грудь. Если бы могла читать мои мысли. Читаешь? Что ты видишь в моих глазах? Я тебе отец, брат и любовник. Я бы, наверно, смог оценить, что там у тебя спрятано под лифчиком. То, чем ты совершенно не гордишься. Ты и сама не знаешь этому цену еще. Безошибочным линиям, плодородной полноте, ожиданию. И тому, что спрятано под трусиками, и запаху. С
