которое соединяет женщину и мужчину.
— По крайней мере, тебе никогда не придется испытывать ревность к другой женщине! — заверил он ее, и они продолжили мечтать, какой могла бы быть их совместная жизнь.
Спору нет, в искусстве он был ей не ровня. Но с ее терпением и его жаждой угодить ей эту преграду можно было преодолеть. Во всем же другом они идеально подходили друг другу: оба смелые, жизнерадостные, увлекающиеся подвижными спортивными играми и лошадьми. А если он не мог подобрать нужную рифму или сочинить мелодию, как другие ее поклонники, то в мужественности ему уж никак нельзя было отказать. За это Анна его и полюбила. Он был готов служить ей до самозабвения, оставаясь притом ее господином.
— Как только я получу наследство, мы переедем туда и я заполню весь замок книгами и музыкальными инструментами, какие только можно купить за деньги, — продолжал он, желая сделать ей приятное. — Я пошлю в Париж за лучшими материями для твоих платьев. У нас в замке такие ретивые и быстрые лошади, каких я здесь не видел. Ты будешь там королева, только несравненно больше любимая. Нэн, дорогая моя, для тебя я даже готов выучиться играть на клавесине!
— Боже упаси! — засмеялась было Анна, но быстро опомнилась и снова стала серьезной. — Мы только будоражим несбыточные мечты, как глупые счастливые дети. А нам надо сделать так, чтобы они сбылись.
— Но как, когда сам король обещал тебя другому? — спросил Перси, который лучше Анны видел всю безысходность их положения, и поэтому предпочитал насладиться коротким настоящим, пока они еще были вместе.
Но Анна, как и все женщины, хотела иметь какую-то уверенность в будущем.
— Принцесса Мэри и герцог рисковали всем и были прощены, — проговорила она, вспоминая их дерзкий поступок.
— На их стороне был кардинал. А иначе не сносить бы Саффолку головы, — напомнил ей Перси, задумавшись о своей собственной голове.
Но мог ли он трезво мыслить, когда руки Анны нежно обвивали его шею, голова покоилась на груди, а черные волосы рассыпались по его шелковому камзолу.
— Есть выход, — прошептала она.
— Нэн!
В этом его обращении было все: и радость, и недоумение. Он не стал делать вид, что не понял, на что она намекает. Вместо этого он поднял ее голову так, что ее губы оказались на одном уровне с его, и поцеловал. Они сидели, касаясь коленями, и понимающе смотрели друг другу в глаза.
— Возьми меня сейчас, пока еще есть время, — настаивала Анна.
В ней было столько теплоты и очарования, что об этом можно было только мечтать. И все это она была готова отдать ему, и только ему! Гарри Перси сидел неподвижно, стараясь побороть любовное волнение, а Анна, решившая идти до конца, покорно ждала его решения.
Все эти недели Перси приходилось подавлять свои желания, оберегая честь Анны, в надежде сделать ее своей женой. Но надежд больше не было. И, подстрекаемая безысходностью, его страсть вскипела с такой силой, что он едва сдерживал себя. Она просто заворожила его, хотя сознательно никогда не использовала на нем своих колдовских приемов. Анна была столь непохожа на всех других женщин: ее хвалили короли, под ее чары подпадали все мужчины, с которыми ей приходилось общаться.
— Любимый, — зашептала она, — неужели ты не понимаешь? Если я скажу Джеймсу Батлеру, что я уже не девственница, то он не женится на мне? Даже мой отец не сможет тогда его заставить.
Перси знал, что в ее рассуждениях есть толк.
— Но, Нэн! Моя дорогая, моя бесценная… Это ведь позор, — пытался он вразумить ее, но не очень убедительно: голова его была как в тумане.
— Тебе нет нужды говорить мне об этом. Неужели ты думаешь, что я не представляю последствий? Моя мачеха в слезах, Норфолк мечет гром и молнии, а эта моя новая невестка будет ходить и облизываться, собирая про меня сплетни, как кошка сметану.
— И тебе придется все это перенести.
— Глупый, а разве мне не пришлось бы страдать, став игрушкой Джеймса Батлера, которую он бы использовал для своего удовольствия и производства наследников.
Гарри порывисто обнял ее.
— Нэн, Нэн, успокойся. Обещаю, что ни один мужчина не посмеет дотронуться до тебя…
— Я не смогу перенести разлуки.
Обладая своими колдовскими чарами, так безотказно действовавшими на мужчин, Анна легко могла бы соблазнить его, но она была слишком горда. Любя его всей своей душой и телом, она пыталась сначала убедить его в необходимости этого отчаянного шага.
— Когда же ты поймешь, Гарри, что я люблю тебя всем сердцем? — взывала она. — Что ничто для меня в настоящем или будущем не может быть дороже твоей улыбки. Да я готова весь мир отдать, лишь бы сохранить твою любовь.
Это было для него последней каплей.
— Что ты со мной делаешь, Нэн! — пробормотал он, и голова его упала ей на грудь.
— Выходит, я хитрее кардинала! — засмеялась Анна, ласково гладя его взлохмаченные волосы.
Любовь их была как второе рождение. В ней растворились все беды и печали, и мир вокруг стал прекрасен. Страсть, так долго сдерживаемая Анной, прорвалась со всей своей сокрушительной силой. Освященная любовью, она не могла быть греховной и постыдной, это было естественное продолжение их любви. Ту ночь в объятиях Перси Анна открыла для себя новый мир, и, забыв об опасности, не страшась позора, она смело отдалась любимому.
Рискуя жизнью, он удерживал ее до последнего момента. Оба они понимали, что никакая другая любовь не сможет сравниться по силе с той страстью, которую они только что испытали.
Уже брезжил рассвет, когда они стали расставаться. Бледная полоска розового цвета, озарившая небо со стороны Эссекса, возвещала о близком приходе нового дня. Как он сейчас был некстати! Анна вышла из грота и пошла по заросшей травой зеленой тропинке.
— Что бы ни случилось, любимый, с нами всегда будет эта ночь, — тихо сказала она. — Даже если нам придется расплачиваться за нее всю жизнь, это будет ничтожно малая плата.
Вдруг она резко повернулась к нему, как будто в последний момент ей в голову пришло что-то важное, и спросила:
— Ты всегда будешь помнить об этом, правда, Гарри?
Он стоял и смотрел на нее.
— Почему ты говоришь так, как будто должно случиться что-то ужасное?
— Не знаю. — Незнакомое дурное предчувствие вдруг охватило ее. — Просто, если в будущем для нас уготованы только печали, и ты будешь видеть, как я страдаю, то скажи себе: «Она сама сделала выбор. Мы прожили эту ночь вместе». Обещай мне это, Гарри!
— Я не переживу твоих страданий…
— Джокунда говорит, что все мы должны страдать за наши грехи — в этом мире или другом.
Анна стояла, силясь улыбнуться, но у нее ничего не получалось.
— Правда, это не грех, — попыталась она заверить его. — Грех как раз в том, чтобы разлучить и продать нас ради престижа и власти. В нашей любви нет позора, — заявила она. — Позор в тех постелях, куда насильно загоняют нас наши родители, — говорила она, стоя перед ним, озаренная серебряной дымкой предрассветного утра.
— Твои туфельки все мокрые от росы, — заметил он как бы между прочим, то ли от того, что был слишком смущен ее словами, то ли потому, что не разделял их. Он быстро нагнулся и вытер их своим плащом.
Она тоже проснулась от своего волшебного сна: надо было думать о настоящем.
— Иди скорее, а то кто-нибудь увидит твою лодку, — почти приказала она, беспокоясь за него.
— Только после того, как смогу убедиться, что ты благополучно возвратилась, и увижу твое лицо в окне, — ответил он, отдавая себе отчет в том, что дворцовые слуги уже совсем скоро пробудятся.
А когда она на это возразила, он только еще тверже настоял на своем:
