— Конечно же, есть причина и веская. Ты можешь успокоиться: нет нужды сообщать ее нам, потому что мы, дитя мое, ее уже знаем.
Анна замерла от удивления. Она сидела и смотрела на них широко раскрытыми глазами.
— Вы знаете… — начала она, не в силах продолжать и недоумевая, почему отец в таком случае не ударит ее, а стоит над ней, заговорщицки улыбаясь. Неужели кто-то видел их в гроте той ночью? И значит, отец втайне рад этому, потому что Перси — гораздо лучшая партия?
— Я уверен, что большинство при дворе знает об этом или, по крайней мере, догадывается. Ваша семья обладает способностью притягивать чужое внимание, — заметил Норфолк. — Что ж, нам остается только надеяться, что ты сыграешь свою партию лучше, чем эта твоя глупая сестрица.
Забыв о своем уродливом пальце, Анна вцепилась руками в подлокотники кресла и уставилась на Норфолка во все глаза.
— Сыграю мою партию… лучше, чем Мэри? — повторила она едва слышно. — Я не понимаю.
Норфолк засмеялся и встал спиной к огню.
— Здесь, в кругу своих, тебе нет нужды прикидываться глупенькой, — начал он. — Все мы видели, как ты кокетничаешь с королем по пути в церковь или оттачиваешь на нем свои колдовские приемы где-нибудь во дворце.
Так вот, оказывается, в чем дело! Как только до Анны дошел смысл его слов, ее охватила паника. Она злилась на самое себя, что была так слепа. Кокетство было ее второй натурой, ей просто было необходимо покорять мужчин, это так льстило ее тщеславию. Но она совсем не искала особого внимания Генриха Тюдора. Оно не сулило ей ничего, кроме осложнений в том деле, которое ей так хотелось благополучно разрешить. Как же глупа она была!
— Это неправда! — вырвалось у нее; краска стыда залила ее лицо и шею.
Хотя в глубине души она знала, что все это было-таки правдой, и после этого открытия она уже никогда не осмелится сделать им свое признание. У нее просто язык не повернется.
— Откуда вы знаете? — спросила она дрожащим от страха голосом.
— Несколько месяцев тому назад, прошлым летом, Его Величество возвратился верхом из Хевера, где он обсуждал с твоим отцом возможность своего развода и в связи с этим посылал сэра Томаса во Францию, чтобы разведать о планах короля Франциска относительно его сестры, герцогини д'Алансон. А отец твой, такой хитрец, воспользовался случаем, чтобы уладить свои личные дела, и сказал ему о моем предложении выдать тебя за наследника титула Ормонда. Очень разумный шаг с его стороны, но ты, кажется, перехитрила нас всех, сделав гораздо большую ставку. Ты там что-то пела или играла для Его Величества в саду. И с тех пор король стал замечать тебя, не так ли? Он так ласков и любезен. А в тот день, когда он увидел вас с Перси в этом несчастном гроте (Гарри ведь очень похож на него в молодости: та же осанка, цвет волос), то, надо полагать, он вспомнил свою юность и пожалел, что это не он сам.
Скорее с ужасом, чем с радостью Анна наконец все поняла, ей стала ясна вся картина: муж, недовольный своей женой и обеспокоенный отсутствием наследника, тайно пытающийся получить развод, она сама со своим давно вошедшим в привычку легким флиртом, и королева с ее гордой надменностью.
Норфолк стоял у огня, покачиваясь с мыска на пятку, — любимая его привычка, которая всегда так раздражала Анну. Давно он не был так разговорчив, особенно с женщинами.
— Говорят, король не навещал спальню королевы уже три года, — заметил он, рассматривая изящную статуэтку на каминной полке. — Такому человеку, как Генрих Тюдор, должно быть очень одиноко в своей холодной постели!
И теперь он хотел, чтобы она, Нэн Болейн, согрела ее. Молодая нетронутая девушка на потеху его опытной зрелости. Но она ведь уже не девственница. Она молодая женщина, только что познавшая любимого мужчину. Все это было просто немыслимо. Какое-то святотатство. Ее тело уже принадлежит другому.
Анна обратилась к отцу:
— Вы хотите обеих своих дочерей сделать игрушками короля?
Видя, что отец молчит, она расценила его молчание как согласие.
— Зачем же тогда вы старательно читали нам Священное писание и заботились о нашей чистоте? Я всегда считала, что, скажи я вам о том, что у меня есть любовник, вы бы прогнали меня или заточили в монастырь.
— Король — это другое дело. В любом дворе Европы… — начал сэр Томас, но остановился, теребя в руках листок с хозяйственными счетами, не в силах поднять на нее глаза.
— Могу заверить тебя, что это большая честь! — пришел на выручку Норфолк.
— Большая, но кратковременная! — отпарировала Анна, вспоминая участь своей сестры.
Теперь, презирая их, видя все их лицемерие, она осмелела.
— Ты ведь умнее Мэри, — поспешил заверить ее сэр Томас. — И Симонетта так считает. Помнишь, я всегда говорил, что способностями ты в меня.
— И что вы от меня хотите с этими моими способностями? Что еще вам надо для семьи, чего еще не хватает? — негодовала Анна.
Сэр Томас провел рукой по бровям.
— Королевские милости порождают зависть, — признался он. — Уолси и испанские приверженцы уже ненавидят меня. Нам всем надо держаться вместе: и Говардам, и Болейнам. Создать свою партию…
Гнев Анны сменился жалостью. Хотя она, будучи достойной дочерью своего отца, и использовала свои возможности и внешность, чтобы добиться успеха в обществе, она все еще могла отличить подлинные жизненные ценности от мнимых, тогда как он, руководимый тщеславием, зашел уже слишком далеко по своей сомнительной дороге туда, откуда не было возврата.
— Тебе не следует беспокоиться о том, что ты так же быстро надоешь Его Величеству, как Мэри, — снова попытался он заверить ее. — Ты умеешь обращаться с мужчинами. Не сомневаюсь, что ты найдешь, чем удержать его.
— А я не хочу его удерживать. И меня не прельщает положение королевской любовницы и все блага, которые оно сулит. Я не пойду на такое бесстыдство! — выкрикнула она в сердцах. — Я уже познала, что такое настоящая любовь, и как бы Генрих Тюдор ни искушал меня и вы бы ни заставляли, я не позволю втоптать себя в грязь в угоду вашим амбициям.
— Ты говоришь, как глупая влюбленная девчонка! — вскричал Норфолк, буравя ее своими близко посаженными глазами. — У тебя что, не осталось ни капли разума? Не думаешь о нас, так подумай хоть о своем будущем!
— Говорю вам, что скорее соглашусь стать женой незаметного помещика и жить с ним в угрюмом неуютном доме, не наслаждаясь силой власти и не слыша столь дорогой мне музыки…
Нервное напряжение начинало сказываться. В голосе Анны появились истерические нотки. Она была готова разрыдаться, только бы ее оставили в покое и не сулили те блага, потеряв которые так плакала когда-то ее сестра. Ее отец слишком хорошо знал, как неблагоприятно отразится такое настроение на ее внешности. Когда Норфолк начал было упрекать ее, он сделал ему знак остановиться.
— Я собирался дать ей время свыкнуться с этой мыслью, — пояснил он. — Как только эта детская любовь пройдет, Его Величество сам найдет к ней подход, так что она будет этому только рада. Жаль, что мы сейчас раньше времени затеяли весь этот разговор.
— Почему же? Очень хорошо, что вы мне об этом сказали, — перебила его Анна. — По крайней мере, теперь я буду начеку: что говорить, а чего — нет.
Если бы не это их предупреждение, то она бы давно сказала им, что уже рассталась с девственностью. Но все было бы напрасно. Только бы усугубило положение Перси. Раз уж король оставляет ее для себя, она ни за что теперь не отважится сказать об этом. Никто, кроме ее самой и Гарри, не должен это знать.
Анна попыталась унять дрожь в коленях и встать, чтобы уйти. Над ней как будто нависла тень Генриха Тюдора, а с ним рядом ей виделась еще какая-то неясная фигура, которую она никак не могла распознать.
— Если бы твоя мачеха была здесь! Тебе так нужно сейчас женское участие, — сетовал сэр Томас, разрываемый между жалостью к дочери и раздражением. — Одно могу тебе сказать: если ты не выбросишь из головы этого глупого юнца и не будешь должным образом отвечать на королевские знаки внимания, Его
