— Да, — ответил он, целуя ее, — обязательно.
— Письмо адмиралу Колиньи я отправлю с особым гонцом — так, что он будет уже предупрежден о вашей встрече. Очень желательно, чтобы король выпустил Гиойма как можно быстрее — весной он нужен нам в Новом Свете. По возвращении в Лондон отправляйся по обычному адресу — доложишь о встрече с Колиньи и получишь указания о твоей дальнейшей работе в Италии.
Сворачивая шифровку, Степан вдруг усмехнулся — сколько лет прошло, а он до сих пор помнил тот же самый адрес — невидную комнату на чердаке такого же неприметного дома неподалеку от собора Святого Павла, и розу Тюдоров на алом воске печати.
Он вдруг отложил перо и потянулся за Библией, что всегда лежала у него на столе. Найдя Псалмы, он прочитал один из своих самых любимых:
Да умножит вам Господь более и более, вам и детям вашим.
Благословенны вы Господом, сотворившим небо и землю.
Небо — небо Господу, а землю Он дал сынам человеческим.
— Господи, — сказал он тихо, — не оставь нас милостью Своей, пожалуйста.
Он только и успел начать письмо Колиньи: «Дорогой Гаспар, позволь представить тебе человека…», как услышал из-за двери: «Сэр Стивен!»
Ее лицо теперь было совсем другим — измученным, с искусанными, сухими губами.
Распущенные волосы сбились в комок.
— Держите ее, крепко, — сухо сказала миссис Стэнли. «Ребенок крупный, скорее всего мальчик, головка уже прорезалась, сейчас главное — чтобы плечики не застряли».
— Больно! — закричала Маша, и Степан, обняв ее за спину, нежно сказал: «Все хорошо, потерпи еще немного».
Девушка помотала головой и сцепила, зубы. «Так, — прикрикнула снизу акушерка, — лицо расслабь. Работай, девочка, работай!»
Степан вздрогнув, почувствовал, как напряглась его жена. Акушерка, покачав головой, потянулась за ножом.
— Терпи, — сказала она. — Это быстро. Лучше так, чем разорваться вкривь и вкось.
Он услышал отчаянный крик жены, и потом ее стон, — низкий, хриплый. Выдохнув, Маша подняла залитое слезами, и потом лицо. «Еще?»
Миссис Стэнли, усмехнувшись, завернула в пеленку громко плачущего, покрытого кровью младенца.
— Еще не надо, дорогая моя, ты и так отлично справилась. Сэр Стивен, вот ваш сын, — женщина протянула ему ребенка, и Степан вдруг подумал, что взять его на руки — страшнее, чем все, что ему приходилось делать раньше.
— Не бойся, — прошептала Маша. — Это наш Майкл.
Жена улыбнулась, но Степан вдруг с ужасом увидел, как исказилось ее лицо.
— Опять? — прошептала она испуганно, шаря в воздухе рукой, пытаясь уцепиться за Степана. — Что это?
Акушерка нахмурилась, ощупывая Машин живот, и вдруг распрямилась, улыбаясь: «Да у тебя двойня, моя дорогая!»
— Как двойня? — побледнел Степан, так и не успев, как следует разглядеть лежавшего у него в руках сына.
— Давай, давай, не ленись, — скомандовала акушерка. — Сейчас легче будет, вторые — они чуть поменьше обычно, а может, и вовсе девочка окажется.
Оказался мальчик.
Уже потом, когда Маша — вымытая, переодетая, с заплетенными косами, лежала в кровати, смотря, как посапывают у ее груди сыновья, Степан осторожно присел рядом.
— Они одинаковые? — спросил он изумленно.
Маша кивнула и чуть коснулась пальцем того, что лежал слева. Мальчик открыл глаза — синие, будто глубокое небо, и Степан с благоговением увидел, что младенец справа — доселе мирно спавший, — сделал то же самое. Братья были похожи, как две капли воды.
У Майкла, — того, что был справа, — вокруг запястья была повязана ниточка — знак первородства.
— Теперь ее долго не снимать придется, — Маша, улыбнувшись, посмотрела на Степана и вдруг спросила: — Майкл первый, а второму мальчику, какое имя наречем?
— Помнишь, я тебе говорил про Судакова, Никиту Григорьевича, что спас меня? — спросил муж.
— Можно Николас, — задумчиво сказала Маша. — А звать будем Ник — как раз, так и получится.
Дети завозились, и Маша, спустив с плеч рубашку, дала им грудь. Степан посмотрел на близнецов и вдруг спросил: «Можно?» Маша улыбнулась и потерлась головой о его плечо.
Он устроился рядом, обняв жену, и они оба не заметили, как задремали — прижавшись, друг к другу и своим сыновьям.
Часть девятая
Карибское море, май 1572 года
Петя проснулся на излете ночи и взглянул на кровать брата. Та была пуста.
На палубе, в кромешной, беззвездной тьме, еле горел слабый огонек фонаря вахтенного.
Воронцов перегнулся через борт и разглядел среди низких волн шлюпку.
— Далеко он? — спросил Петя Гиойма ле Тестю, который вдруг, неслышно, возник рядом.
Француз, ночевавший на «Изабелле», — вечером они со Степаном допоздна сидели над картами, и обсуждали новую экспедицию, — только зевнул:
— На остров.
— Какой еще… — было начал Петя, но потом осекся, поняв, куда направился брат.
Петя первый раз был в рейде, и, когда «Изабелла» и «Призрак» Гийома бросили якоря, — рядом, — в каком-то унылом заливе с плоскими берегами, он чуть не умер со скуки.
— Что мы тут делаем? — спросил он брата, который читал комментарии Кальвина к Евангелию.
— Ждем, — коротко ответил Степан.
— И сколько нам ждать? — Петя вытянулся на койке, закинув руки за голову. — Ужасная у вас тут жара.
— Столько, сколько понадобится, — Степан усмехнулся и перевернул страницу. Петя раскрыл купленный в Париже, по дороге домой, том Рабле, и погрузился в описание морского путешествия к Оракулу Божественной Бутылки.
На третий день он не выдержал: «Ну, на берег-то хоть можно сойти?»
— Иди, — язвительно кивнул Степан. — Познакомишься поближе с песком и черепахами.
Младший брат закатил глаза.
— Гийом, — повернулся Степан к французу, что приехал с ними пообедать, — прокати его в Порт- Рояль, пожалуйста. Иначе он будет ныть, и портить мне отдых.
— А ты сам, что не едешь? — спросил Петя у брата.
— Сегодня я поеду, а завтра вокруг, — Ворон обвел море рукой, — будет столпотворение испанских галеонов. Как будем уходить, так еще ладно, — можно сойти на берег, спохватятся — да не догонят, а сейчас лучше не рисковать. Уж слишком мое лицо тут известно, Петя, — улыбнулся брат.
Они с Гийомом сидели в таверне, глядя на ласковую, изумрудную гавань.
— Спасибо тебе, кстати, — вдруг сказал Ле Тестю. — Если б не ты, Пьер, был бы я и посейчас в
