тюрьме.
— А что король-то на тебя так обозлился? — Петя попробовал рыбу и облизнулся — готовили тут еще лучше, чем в Италии.
Гийом помолчал.
— Видишь ли, у нас и так гугенотов не особо жалуют, а тут я еще и католические корабли грабил. Ну, король, конечно, терпел до поры до времени — деньги, в общем, не пахнут, — но до тех пор, пока адмирал Колиньи за меня не вступился, — по вашей просьбе, — никто даже пальцем не пошевелил, чтобы меня освободить.
Мужчина помолчал и вдруг раскинул руки:
— Ты за решеткой-то не был, Пьер?
— Был, да недолго, — ответил Воронцов, вспомнив — до самых костей, — сырость и гниль подземного острога в Сольвычегодске.
— А я четыре года, — Гиойм закрыл глаза и вдохнул ветер с моря. — Так что я сейчас хочу наверстать все, что упустил. Сходить еще раз на юг, потому что хоть мы и знаем путь к проливу Всех Святых, но карт побережья дальше, чем Рио-де-Жанейро у нас нет. А надо, чтобы были. Ну и потом двинуться туда, куда я брата твоего все зову.
— А куда это? — поинтересовался Петя.
— А вот вернемся на корабли, и покажу, — рассмеялся француз. — А то долго рассказывать, да ты и не поверишь. Никто не верит, — он вдруг посерьезнел. — А я четыре года над этой экспедицией думал, что мне еще в камере было делать?
Петя выпил, — прохладное испанское белое было словно нектар на языке, и вдруг сказал:
— Я бы никогда не смог стать моряком.
— А ими рождаются, — глядя на горизонт, ответил Гийом. — Вот брат твой или Фрэнсис, или я — что нам на суше делать? Только в море и живешь, а тут так, — он махнул рукой, — время проводишь.
— И все же, — француз тоже выпил, — есть кое-какие вещи, которые тут хороши. Пойдешь со мной? — он кивнул на ряд домов, что выстроились вдоль набережной. — Они как раз проснулись, никого еще нет, можно спокойно выбрать, что нравится.
Воронцов покраснел.
— Да нет, я лучше тут, — пробормотал он. — Я книгу с собой взял.
— Ну-ну, — язвительно сказал Гийом. — Посмотрим, надолго ли тебя хватит.
Петя проводил глазами высокого, легкого француза, и открыл том Петрарки.
Джон подошел к камину и погрел руки.
— Ужасно сырой март, — заметил он. — Каждый раз завидую тебе, когда ты едешь в Италию. Погода хорошая была?
— Очень, — сказал Петя, глядя на его спину. Воронцов совершенно не знал, как начать, но начинать было надо. Он покусал губы и сказал: «Я…»
— Знаю, — повернулся Джон. — Поэтому ты сейчас пойдешь в Новый Свет со своим братом. Прогуляешься, — разведчик рассмеялся, — остынешь.
— Откуда? — Петя все никак не мог поверить.
— Работа у меня такая, — мимоходом ответил разведчик, просматривая копии документов, что привез Петя. — Ридольфи ничего не заподозрил? А, вот их шифры, отлично.
— Нет, — язык его совершенно не слушался. — Он заядлый картежник, я тоже, как выяснилось, — Воронцов вдруг усмехнулся, — мы отлично спелись. Он меня приглашал в Брюссель летом, обещал представить герцогу Альбе.
— Хорошо, что Маргариты Пармской там уже нет, — ядовито сказал разведчик, — а то я бы волновался за ее честь.
Петя покраснел. Джон, будто не заметив этого, продолжил:
— Ну и прекрасно, вернешься из рейда, и отправляйся во Фландрию, — мне там нужен надежный человек, и давно уже.
— А как же? — попытался спросить Воронцов.
— Мальчик, — сказал сухо Джон, — ты скажи спасибо, что Орсини сейчас был на море. Осенью они собираются атаковать турок, вот в это время ты и поедешь в Тоскану. Не раньше, — он сжал тонкие губы и добавил, неожиданно мягко: — Может, его еще убьют.
— Я бы сам его убил, — Петя взглянул в залитое дождем окно.
— Не горячись, — посоветовал разведчик. — Тут, как и в нашем деле, — он усмехнулся, — надо уметь ждать.
— И все же, как вы узнали? — Петя взглянул на него.
— Да у тебя на лице все написано, милый мой Корвино, — Джон опустился в кресло. — Давай, рассказывай мне про ди Ридольфи.
Всадники поднялись на холм, к старинной башне грубого камня.
Дорога вверх шла среди свежей, зеленой травы, и серебристых олив. Перед ними лежала январская Тоскана — ровные ряды виноградников, охряные крыши деревень, блестящие в закатном солнце ручьи. Небо было нежнейшей, ангельской голубизны с рваной, ванильной дымкой облаков, постепенно окрашивающихся брусничной краской заката.
Каштановые, светящиеся рыжим цветом, на солнце локоны Изабеллы выбивались из-под бархатной охотничьей шапочки.
Она спешилась и подошла к обрыву.
— Синьор Пьетро, — вдруг сказала она, не оборачиваясь, — есть ли что прекраснее моей страны?
— Только рай, ваша светлость, — улыбнулся Петя, — но, поскольку мы туда попадем еще не скоро, — если вообще попадем, — то Бог, в его милости, дал нам Тоскану.
— Вы поэтому вернулись? — она все еще не оборачивалась.
— Нет, — сказал он. «Нет, ваша светлость. Я вернулся, чтобы увидеть вас».
— Ну вот, — ее голос чуть задрожал, но тут, же снова стал спокойным, — вы увидели. Можете ехать обратно в Рим, или куда еще вы там собирались.
— Нет, — сказал Воронцов и положил руки на ее плечи. «Никуда я сегодня не поеду, Изабелла».
Она все еще смотрела вдаль, на заходящее солнце.
— Но потом поедешь? — женщина повернулась, и у него защемило сердце от нежности, — ее карие глаза чуть припухли, и на них еще блестели слезы.
Глядя в них, он не мог солгать.
— Потом, — он вздохнул, — да. Так надо.
— Я знаю, — спокойно сказала герцогиня. «Догадалась. Ну что ж, — она улыбнулась, — я буду ждать тебя, Пьетро. Столько, сколько придется».
— Обними меня, — попросил Воронцов и почувствовал, — совсем рядом, — ее запах — ветра и весенних, расцветающих роз.
— Пойдем, — сказала Изабелла, кивнув на башню.
Он не верил, не мог поверить тому, что происходило сейчас. Она наложила засов на тяжелую деревянную дверь, и повернулась к нему.
— Когда я тебя увидел, — сказал вдруг Петя, — я подумал, что никого иного мне в жизни не надо.
— Я тебя старше, — вдруг сказала женщина.
— Мне наплевать, — грубо ответил он. «Мне наплевать на это, на Орсини, на папу римского, на тосканское герцогство и английскую корону. Я хочу жениться на тебе, и женюсь, хоть бы для этого пришлось перевернуть весь мир, понятно!»
— Не кричи, — рассмеялась Изабелла.
Он тоже усмехнулся. «Прости. Я сюда ехал и все представлял себе — как красиво я встану на колени и признаюсь тебе в любви».
