— Трудно мне. От Иисуса и Богородицы не могу я отказаться, все ж не матушка я — я так ей и сказала, — но что отец мне говорил, про церковь — что она больше в душе человеческой, то и мне так кажется. Вон когда ты говорил, что молитва праведника до Бога доходней, я вспомнила. Матвей вон церкви главный жертвователь, пудовые свечи ставит, оклады, самоцветами изукрашенные, дарит — одной рукой. А другой — отца родного сжигает. Нешто Бог такого от людей хочет?
Вассиан, перегнувшись в седле, мимолетно обнял сестру.
— Потому я тут и сижу. Тут хоть и бедно, а все свободней, чем на Москве.
— Смотри-ка, — Марфа приставила ладонь к глазам. — Лошади у ворот привязаны. Не наши вроде.
Вассиан аж посерел и прошептал, не разжимая губ: «Гони к Тайбохтою, пережди у него. Если что, гонца пришлю».
— Забыл что? — Тайбохтой вроде и не удивился. От него пахло кровью и зверем. — Попробуй. — Он протянул ей что-то красное, мягкое, колышущееся в его смуглых пальцах. — Сердце оленя. Если мужчина его съест, будет сильным воином, если женщина, то сильных воинов принесет.
Марфа почувствовала на губах сладковатый привкус сырого мяса.
— Вижу, не хочешь ты в монастырь возвращаться, — усмехнулся вождь. — Идем с нами, стреляешь ты метко, а что мелкий да худой, так оно и лучше, такие крепче.
Она посмотрела в темные немигающие глаза и облизала пальцы.
— Вкусно, спасибо. Я что вернулся, ты обещал Вассиану показать, как через горы проходить, но, видно, забыл. А я и нарисовать могу. — Она достала из сумы свернутую бересту и уголек.
— Хм… Ну садись. — Цепко взглянув на «послушника», Табойхтой похлопал по расстеленной на лужайке шкуре.
Марфа быстро набросала знакомые ей наизусть окрестности Чердыни и поставила точку — там, где, по ее расчетам, было стойбище.
Вождь внимательно следил за ее рукой.
— Маленькие пальцы у тебя.
— Да я и сам не богатырь, — не растерялась Марфа.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать будет, — Марфа подула на бересту. — Ну, рассказывай.
Она чертила, следуя указаниям вождя, и чувствовала, как от него пышет, несмотря на сырой весенний день, жаром. Как от печки.
— А долго идти? — спросила она, закончив рисунок. — Если небольшой отряд, как у тебя, то сколько?
— Зимой долго, надо столько привалов делать, сколько пальцев на руках, летом — быстрее.
— Тайбохтой вдруг пружинисто поднялся и вгляделся в тропу. — Едет кто-то.
Марфа проследила за его взглядом и чуть не припустила со всех ног по серому неверному насту. Вместо этого она беспечно обернулась к вождю.
— За мной это, из монастыря. Пора мне. Спасибо за приют и легкой тебе дороги.
— Надумаешь воином стать, — вождь потрепал ее по щеке, у него были твердые, будто железо, пальцы, — приходи к нам, туда, где встает солнце. А, может, и раньше свидимся.
Марфа пришпорила свою лошадку.
Петр Воронцов смотрел на тощего, стриженого мальчишку в потрепанной черной рясе и чувствовал, как к глазам подступают слезы.
На нежных, выбеленных долгой зимой щеках плясали редкие веснушки. Марфа осторожно коснулась конской сбруи.
— Я так ждала тебя.
— Я тебя больше никогда не оставлю.
Марфа обернулась. Тайбохтой стоял рядом с угасающим костром и в упор смотрел на них.
Они медленно ехали по тропе, но Петя вдруг повернул в лес, не доезжая монастыря.
— Нам не туда.
— Езжай за мной. — Он пришпорил коня.
Они спешились на укрытой со всех сторон деревьями полянке.
— Петька, — удивилась Марфа, — ты чего меня сюда завез?
Больше она ничего не успела сказать, задохнувшись в его объятиях. Он целовал ее так, что тот единственный их поцелуй перед венчанием, который она вспоминала весь год, был мгновенно забыт.
— Где бы я тебя еще поцеловал? — пробормотал он, оторвавшись от ее губ. — Не в келье же настоятельской. А терпеть у меня больше сил нет, я и так всю зиму терпел. А как тебя увидел, подумал, что если сейчас не обниму и не поцелую, то с ума сойду.
Его руки ложились ей на плечи так, как будто она родилась именно для этого — для того, чтобы Петя ее обнимал.
— Видишь, как меня Вассиан обкорнал, — она взяла его руку и провела по своим волосам, — теперь пока еще отрастут.
— Дурочка моя, знаешь, какая ты красивая? Лучше тебя на всем свете нет. Помнишь, ты мне платье показывала? Когда в Лондон приедем, я тебе столько платьев подарю, сколько захочешь. И ко двору тебя повезу.
— Королевы? — счастливо зажмурилась Марфа.
— Королевы. Представляешь, какая ты там будешь — в шелках, в бархате, в драгоценностях. Я тебе закажу ожерелье — изумруды с алмазами, к глазам твоим.
— А где ты в Лондоне живешь? — она подумала, что так бы и стояла всю жизнь, нежась в его объятьях.
— У нас большой дом в Сити, совсем недалеко от реки. Я перед отъездом велел для тебя комнаты обставить. Там большая спальня, гардеробная для платьев твоих, кабинет. И детская рядом. — Он повернул ее к себе лицом: «И как я только все это время жил без тебя, Марфуша! Ровно и не жил вовсе».
— Расскажи еще про Лондон.
И он рассказывал, перемежая слова поцелуями, про реку, про собор Святого Павла, про Вестминстер и Хэмптон-Корт.
— А летом поедем в деревню. Я куплю усадьбу маленькую, детям там лучше будет.
— Детям? — краснея, повторила Марфа.
— Знаешь, сколько я хочу от тебя детей? — Петя улыбнулся, глядя на нее пронзительно синими, как весеннее небо, глазами. — Дюжину! Нет, больше!
Она достала из-под рясы свой крест.
— Никогда я его не снимала и не сниму, Петька, никогда.
Он достал свой — маленький, тонкий, с крохотными изумрудами.
— Ты мне каждую ночь снилась, я, когда тебя сегодня увидел, глазам не поверил, что мы наконец свиделись.
Высоко в небе прошумели журавлиные крылья.
— Нет, на Каму вам не надо, — после вечерни Вассиан расстелил на столе чертеж в библиотеке. Марфа перебеляла на бумагу карту, которую нарисовала в стойбище у Тайбохтоя. — Смотри, отсюда пойдете до Вычегды, она в Северную Двину впадает, оттуда путь прямой вниз, до Белого моря. Так быстрее. А в Соли Вычегодской в прошлом году братья Строгановы Введенский монастырь поставили, там настоятелем друг мой хороший, игумен Арсений, мы у Троицы вместе в послушниках были. Я письмо к нему дам, там и передохнете. — Вассиан достал маленькую карту. — Вот, возьми, особо для вас Марфа сделала, с такой идти удобнее.
— Спасибо, — Петя свернул свиток. — Думаю, до осени доберемся до Белого моря. Даже если в Новых Холмогорах опасно будет — мне Федор Васильевич дал грамоту тайную. У твоего дедушки покойного, Марфуша, там рыбные промыслы были. Поморы нас на Печенгу отправят, а там уже и норвеги рядом.
Вассиан поднялся.
— Пора на покой, завтра вам отправляться до заутрени.
Марфа покраснела и опустила голову. Петя отвел глаза.
