— Ладно, — настоятель проковылял к двери. — Я схожу в церковь и вернусь — отведу тебя, Петр, в келью.
Не успела затвориться низкая, скрипучая дверь, они уже были в объятьях друг друга.
— Петьк, — губы Марфы горестно скривились, — Матвей моих батюшку с матушкой сгубил.
— Знаю, — он стер слезу с ее ресниц. — Мне Вассиан сказал. Тебе больше не придется ничего бояться, я с тобой, и всегда теперь рядом буду.
Дверь чуть приоткрылась и Марфа отскочила от мужа, сделав вид, что занята картами.
Робкий северный рассвет поднимался над слиянием рек, когда два всадника выехали из монастырских ворот. Вассиан, опираясь на костыль, перекрестил их: «С Богом!».
— Спасибо, брат! — обернувшись, крикнула Марфа и помахала рукой.
Когда они доехали до берега Вишеры, девушка, порывшись в суме, достала маленький холщовый мешочек и, размахнувшись, зашвырнула на самую середину реки.
— Что это? — удивился Петя.
— Так, ненужное, — махнула рукой девушка и направила лошадь по тропе в глубь леса.
Лошади мирно щипали прошлогоднюю траву.
Петя натянул тетиву лука, и рябчик, беспомощно хлопнув крыльями, свалился к его ногам.
— Непуганые они тут, — усмехнулась Марфа, разжигая костер. — Не то, что на Москве.
Давай его сюда. — Она стала ловко ощипывать птицу. — Вассиан меня на поварню монастырскую силком загонял. Говорил, латынь латынью, а тесто творить тоже уметь надо.
— Блины пекла? — Петя устроился рядом и поворошил дрова.
— Какие хочешь теперь могу. — Марфа насадила птицу на вымоченную в ручье ветку и пристроила над костром. — Мы, когда с батюшкой на охоту ездили… — она вдруг всхлипнула и уронила коротко стриженую голову на колени.
— Марфуша, хорошая моя, не плачь, не надо. — Пете отчаянно хотелось обнять ее, однако он только и смог, что погладить содрогавшуюся в рыданиях спину девушки.
— Убью я Мотьку, — сказала она, отплакавшись. Высохшие глаза горели ненавистью. — Доберусь до Москвы и убью.
— Мы ж в Лондон едем — неуверенно возразил Петя.
Марфа резко отбросила его руку.
— А мразота эта так и будет жить да радоваться? Ежели ты за своих родителей и сестру мстить не хочешь, твое дело, а у меня после смерти родительской никого не осталось! Одна я на всем целом свете!
Побледневший Петя поднялся, взял ее за плечи, несильно встряхнул.
— У тебя есть я. И буду всегда. Мы отомстим, обещаю. Я тоже, как прошлым летом на Москву ехал, так думал, что день суда приблизить можно. А Господь, он по-своему разумеет, по-Божески, а не по- человечески. Кто мы такие, чтобы с волей его спорить?
— Тяжело все это, — Марфа, остывая, уткнулась лбом в его плечо.
— Тяжело. Но вместе легче.
— Ты правда наместнику шахскому башку снес? — Марфа, жмурясь от удовольствия, облизывала пальцы. Рябчик, хоть и был жестковат, но оказался удивительно вкусным.
— Одним ударом, — Петя протянул девушке баклажку. — На, запей.
— Что это?
— Попробуй, не бойся.
Марфа отхлебнула, огненная жидкость обожгла горло — «Фу, гадость какая!» — и зашлась в кашле. На глазах у нее выступили слезы. Петя бросился к ручью набрать ей воды. Нужно было рассказать все до конца, иначе он не мог.
— За то, что я наместника убил, мне атаман Гребень девицу из его гарема велел выбрать.
Мариам ее звали, грузинка. Я ее Машей кликал.
Повисла настороженная тишина. Марфа, нахохлившись, смотрела в костер.
— Дурында ты Марфуша, неужто думаешь, мог я тебя забыть? Ничего у меня с той Машей не было, я ее Степану отправил, с надежными людьми.
— А Степану она на что?
— Ежели не дурак, а он не дурак, то в жены возьмет. Как раз она по нему — домашняя да тихая.
— Дай-ка еще, — протянула руку Марфа.
— Распробовала? — удивился Петя.
— А я какая? — требовательно спросила девушка, храбро отпив из баклажки.
— Ты Вельяминова. Ты львица, Марфинька. — При этих словах она вздрогнула, но промолчала. — Умная, бесстрашная, верная, всегда спину прикроешь, если что.
— Матушка говорила, что батюшка ее тоже львицей называл. А она ему: «Львицей можно стать, только если рядом лев». Так и я, Петька.
Он подбросил дров в костер.
— Ложиться надо, завтра вставать рано.
Марфа помялась, подбирая слова.
— Не знаю я ничего, ну, то есть не умею. Ну, то есть знаю, матушка говорила мне, но то разговоры одни.
Настал Петин черед подбирать слова.
— Я и сам ничего не знаю.
— Как? — недоверчиво удивилась Марфа.
— А вот так! — разозлился Петя. — Некогда мне было! Потому что я работал! Потому что когда я повенчался с любимой, то мы с ней в ночи не в опочивальню отправились, а под проливным дождем в Ярославль! Потому что год я торчал черт-те где, вместо того чтобы спать с тобой в одной постели! Видеть не могу эту треклятую землю, здесь вечно нужно от кого-то бежать и спасать свою голову. Нет у нас с тобой здесь дома, уезжать нам надо отсюда!
— Ишь разошелся, сядь, не гомони. — Марфа потянула его за руку. — Ты увезешь меня, как обещал. Ты всегда делаешь то, что обещал, Петька. Только обряд наш венчальный тоже надо когда-то завершить, и здесь не самое плохое место для этого.
От смущения и страха у нее заплетался язык, но несмотря на это она с каким-то залихватским отчаянием расстелила у костра кафтан, стянула с себя монастырскую рубашку и с вызовом посмотрела на Воронцова, во все глаза взиравшего за ее приготовлениями.
— Адам с Евой тоже небось не под балдахинами спали, а под сенью дерев в саду эдемском.
От ее волос пахло дымом и чуть-чуть ладаном. Маленькая грудь легко умещалась в его ладони. Он провел губами по ее лицу, по стройной шее.
— Разденься совсем, — невнятно пробормотал он.
Они торопливо стаскивали друг с друга одежду, сплетаясь телами так, что уже не разобрать было, где чьи. Повинуясь его рукам, Марфа вытянулась на земле и уставилась на него огромными зелеными глазищами.
— А дальше как?
— Лежи, лежи, я сам!
Она выгибалась на локтях, и крик ее терялся в вышине вековых деревьев, распугивая птиц.
— Ты ж говорил, что ничего не знаешь!
— Я общительный и начитанный, — чуть смешался Воронцов. — Тебе понравилось?
Марфа взяла его руку и повела вниз.
— Жарче, чем костер. А я ведь тоже могу так, да?
— Можешь.
Петя потерял счет времени, мечтая только о том, чтобы эта ночь никогда не кончалась.
— Хорошо? — невнятно спросила Марфа откуда-то снизу.
— Иди ко мне, мочи нет терпеть больше.
Она билась в его руках, требуя, чтобы он не останавливался, и он повиновался, пока она не прикусила ему плечо. Она почти не ощутила мимолетной боли, о которой предупреждала мать, просто Петя
