— Тихо, — он приложил палец к ее губам. «Вам понравится, пани Марина, обещаю». Когда она, все еще тяжело дыша, потребовала: «Еще!», Болотников поднял голову, и, усмехнувшись, притянув ее к себе, целуя, велел: «Теперь вы, государыня».
Марина вспомнила то, что видела там, в студии, и решительно кивнула головой. Она почувствовала, как его сильные пальцы распускают шнуровку корсета, и, улыбнувшись, разомкнула губы. Мужчина взял в большие руки ее мягкую, девичью грудь, и, глубоко вздохнув, закрыв глаза, велел: «Ничего не делайте, я сам».
«Вот так же и с ней будет», — подумал Болотников. «Сразу же поставлю ее на колени.
Господи, скорей бы. А эта, — он открыл глаза и посмотрел на пылающие щеки Марины, — эта пусть забирает своего Теодора, мне не жалко. Ну, как повенчается она, я ее навещу, конечно, девка горячая, сразу видно. Но та, та будет моей — навсегда, — он опять опустил веки, и, представив себе синие глаза, стройную, белую спину, разметавшиеся каштановые волосы, услышал шепот пани Эльжбеты: «Как я люблю тебя, как люблю!».
Марина, было, поперхнулась и, закашлявшись, попыталась отстраниться, но мужчина приказал: «Тихо!», и она, подчинившись, сглотнула. «Хорошо», — усмехнулся Болотников, и, потрепав ее по голове, застегнувшись, велел: «Давайте, я вам помогу».
Уже у двери он наклонился, и, взяв ее за плечо, сказал: «Вы не бойтесь, государыня, я свои обещания выполняю, все будет так, как вы просили».
— Спасибо, пан Иван, — тихо сказала она.
— А ну дайте губы, — приказал Болотников. Он глубоко поцеловал ее и добавил: «На Москве встретимся, пани Марина».
— Где? — дерзко спросила она, чуть отстранившись, глядя ему в глаза.
— В вашей постели, — он усмехнулся. Марина кивнула и, на мгновение, прижавшись к его губам, выскользнула за дверь.
— Ну что ж, — пробормотал Болотников, опускаясь на лавку, — значит, только дети. Оно и легче, конечно.
Он поднял с пола флягу, и, выпив глоток, закутавшись в свой кафтан, — мгновенно уснул.
Большой зал был задрапирован шелками и бархатом и Юрий Мнишек, повернувшись к Теодору, сказал: «Спасибо вам, так изящно получилось, не стыдно государя принимать»
— Ну что вы, — отмахнулся мужчина, — это ерунда. Теодор обвел глазами зал и вдруг, смешливо, подумал:
— Сидел бы я сейчас спокойно в Венеции, обои выбирал для отделки, после очередного ремонта, а вместо этого…, Ну да ладно, когда все это закончится, вернемся в Италию. Сын Годунова, говорят, европейцами воспитывается, Борис Федорович, конечно, мерзавец редкостный, но умен — этого у него не отнять. Дочку замуж за датчанина хотел отдать, жаль, умер он, ну да ничего, другого найдут. И сына на западной принцессе женить будет. Так что свободней на Москве станет, и то хорошо. Петьке десять, лет через семь уже и женить его можно, повенчаем, а сами с Лизой и Стефаном уедем, мальчику дальше учиться надо».
— И за портрет пани Марины я вам очень благодарен, — тихо продолжил Мнишек, — вы большой мастер, пан Теодор, даже жалко, что вот так…, - он не закончил, и пожал плечами.
Теодор посмотрел на пани Марину, что стояла напротив, и ответил: «Ваша дочка такая красавица, пан Юрий, сам синьор Тициан Вечелли почел бы за честь ее писать».
Пани Марина, будто слыша, что о ней говорят, вздернула голову, и, засверкав серыми, холодными глазами, повернулась к высоким, в два человеческих роста дверям.
Теодор внимательно взглянул на Болотникова, и, наклонившись к нему, неслышно сказал:
«Вечером выезжаем. У вас все готово?».
— Да у меня и нет ничего, — усмехнулся тот, — сабля одна.
— Хорошо, — медленно проговорил Теодор и увидел, как белая щека пани Марины медленно покрылась румянцем.
«Ну, — ледяно подумал Теодор, — в монастыре вам понравится, пани Марина. Борис Федорович вам язык сразу вырвет, с этим у него просто. Если сразу не сдохнете, то посидите где-нибудь в Каргополе, в тюрьме подземной, и там преставитесь, в дерьме своем».
Двери медленно отворились, и зять Мнишека, изящный, невысокий Константин Вишневецкий, низко поклонившись кому-то, громко сказал: «Его величество законный наследник московского престола, царь Димитрий Иоаннович!»
«Похож, — подумал Теодор, — молодец Его Святейшество папа Климент, не стал рисковать.
Да, если бы Митька, бедный, дожил до этих лет, так бы выглядел, наверное. Вот этих бородавок у него не было, конечно, тут они промахнулись, и глаза другие. Темные, правильно, но другие. У Митьки были ореховые, красивые очень. Ну да что там, глаза его никто рассматривать не будет. И вообще, о чем это я — кто бы этот самозванец ни был, лежать ему на плахе».
— А вот это пан Теодор, — мягко сказал Юрий Мнишек, — ну, пан Константин вам рассказывал, государь. Он нам очень, очень помог, и сейчас отправится на Москву, ждать там наших войск
— Большое вам спасибо, — искренне сказал царевич и протянул красивую, украшенную перстнем с алмазом, руку.
Теодор сцепил, зубы, и, наклонившись, поцеловав кольцо, ответил: «Государь, ваши подданные ждут, когда вы займете принадлежащий вам по праву рождения трон, и восстановите порядок в стране. Уверяю вас, Москва откроет ворота законному царю».
«Еще руки всякому отрепью целовать, — зло сказал себе Теодор. «Мне, сыну султана Селима, и родственнику царя Ивана! Ну да ладно, в первый и последний раз».
Тонкие губы Дмитрия чуть улыбнулись. «Ну, а если не откроет, мы их разнесем вдребезги. И вообще, — он повернулся к Мнишеку, — я хочу выступить в поход как можно быстрее! Почему мы должны ждать следующего лета!»
«Потому что Его Святейшество до сих пор выплатил только половину той суммы, которую обещал, — усмехнулся про себя Теодор. Он проследил за царевичем, который разговаривал с отцом Тадеушем, и вспомнил:
— Что это там Мнишек говорил? Якобы царевича спас какой-то лекарь, подменил ребенком того же возраста, и вывез из Углича, а потом мальчик жил в монастыре, и этот лекарь перед смертью открыл ему тайну его рождения? Господи, заврались совсем. Но да, всякая шваль этим сказкам поверит, особенно, если раздать им звонкое золото и пообещать землю.
Ладно, хоть все деревья от Кром до Москвы трупами увешаем, — не страшно, а в стране тихо будет. Русский у этого царевича хороший, кстати, и повадки правильные, ну да Его Святейшество зря деньги вкладывать не будет».
Марина присела, склонив голову, и сказала: «Государь, для меня такая честь познакомится с вами…
— Ну что вы, — мягко ответил Дмитрий, — он был выше ее, и Марина, посмотрев в темные, немного грустные глаза, подумала: «Какой милый. И воспитанный, сразу видно».
— У вас очень красивый сад, — похвалил царевич. «В монастыре, где я жил, я часто ухаживал за цветами».
— Это все пан Теодор, — весело проговорила Марина, — он архитектор, и, когда приехал из Италии, сразу все перепланировал, так, как сейчас положено.
— Ну, может быть, пани Марина, вы хотите погулять немного? — спросил Дмитрий. «У вас, я смотрю, там даже фонтан есть. Расскажете чем у вас, здесь, в Самборе, можно заняться, а то ведь мне придется ждать, пока соберется мое войско».
Они вышли и Болотников, провожая их глазами, тихо проговорил: «Господи, спасибо тебе!
Думал ли я, что доживу до дня сего — законный царь на престол моей страны возвращается!».
Теодор поморщился и сказал Мнишеку и Вишневецкому: «Давайте после обеда сядем с государем, еще раз обговорим наши планы, а то мне вечером с паном Иваном уже и ехать надо, незачем затягивать, к следующей весне юг должен быть на нашей стороне, понятно?»
— Будет, — кивнул Болотников.
