писать черточки между двумя линиями. Сначала Чочой смущался, но прошла минута — и он весь ушел в работу.
— Вот так! Видишь, как хорошо получается, — подбадривала его Нина Ивановна.
Исчертив целый лист коротенькими черточками, Чочой передохнул, вытер вспотевшее лицо, словно был занят тяжелой работой, и подумал: «Учиться — это не только о чем-нибудь рассказы слушать, но еще и вот такие черточки делать. Но зачем это?..»
Наконец учебный день окончился. Чочой вышел из школы, поискал глазами в толпе ребят Кэукая и его друзей, но никого не нашел. «Ладно, пусть так будет, — нахмурился он. — Однако они еще увидят, что со мной дружить можно...»
А в это время председатель совета отряда Петя и члены совета отряда Кэукай с Эттаем в пионерской комнате говорили о Чочое.
— Надо нам понять хорошо одно: жизнь наша для Чочоя совсем непривычная, — говорил Петя, чуть постукивая по столу дневником отряда. — Заметил я, что он немного сегодня на нас обиделся.
— а ну, не может быть! — удивился Эттай. — Как так обиделся? Почему обиделся?
— Петя правду говорит, — задумчиво сказал Кэукай. — То, что мы отвели Чочоя из пятого класса в первый, удивило его и, наверное, обидело. Он подумал, что мы плохие друзья.
— Вот-вот, как раз об этом я и хотел сказать, — опять заговорил Петя. — Мы должны быть с ним очень чуткими. Сегодня ничего страшного не произошло: Чочой поймет, почему мы его в другой класс отвели. Но может у нас другой какой-нибудь конфуз получиться.
Друзья говорили недолго и сошлись на том, что надо объяснить пионерам, как вести себя с Чочоем, чтобы не обидеть его.
ЭКЭЧО ВОЛНУЕТСЯ
Вечер угасал. Огненные отблески заката смутно освещали плавающие в море льды.
Экэчо отъехал по льду лагуны[24] километров на пять в сторону от поселка, свернул на морской берег, остановил нарту. Сидя на нарте, он курил трубку и долго смотрел на худую, измученную собаку, которую подобрал уже под вечер на морском берегу.
Было это так. Собака, поджав хвост, металась по льдине, которая не доходила до берега всего метров на двадцать. Заметив человека, она громко завыла, несколько раз собиралась броситься в воду, но не решалась.
«Неужели это та самая собака, о которой рассказывал бежавший с Аляски мальчишка!» — пронеслось в голове Экэчо. Воровато осмотревшись, он вскинул карабин, чтобы застрелить собаку, но раздумал...
Стараясь не попадаться на глаза Чочою, Экэчо чутко прислушивался ко всему, что передавалось из дома в дом, из яранги в ярангу после рассказов этого мальчика, бежавшего с Аляски. Все тревожней становилось на душе Экэчо. Он хорошо знал, что жители аляскинского поселка Кэймид, по крайней мере те из них, кто был когда-то угнан с Чукотки, не могут не знать о его контрабандистских связях с шаманом Мэнгылю. «Ну да, Мэнгылю говорил им о здешней жизни и, как я просил, врал при этом много. Говорил, что встречался со мной, что слышал от меня дурные вести о голоде, о болезнях. Нутэскин, Чумкель все это слыхали, конечно», — рассуждал Экэчо, боясь даже подумать о том, что будет, если Нутэскин и Чумкель или хотя бы один из них рано или поздно вместе со льдами будут прибиты к этому берегу. «Они расскажут, они всё здесь расскажут: как я встречался с Мэнгылю, как отдавал ему пушнину», — мрачно думал Экэчо, все чаще и чаще уходя на берег моря с охотничьим биноклем в руках.
Шли дни. Экэчо порой удавалось успокоить себя мыслью о том, что и Нутэскин и Чумкель наверняка погибли во льдах.
Но вот перед его глазами предстала худая мокрая собака...
«По рассказам Чочоя, собаку звали Очером, — вспомнил Экэчо. — Быть может, это вовсе не та собака...»
— Очер! Очер! — позвал он.
Услышав свое имя, собака решительно бросилась в воду и поплыла к берегу. Была она так обессилена, что порой казалось — вот-вот захлебнется и уйдет на дно. Экэчо смотрел на ее худую морду, в ее глаза, в которых так ярко была выражена жажда жизни, и вдруг снова вскинул карабин. Почуяв недоброе, собака из последних сил заработала лапами, стремясь во что бы то ни стало доплыть до берега.
Экэчо снова опустил карабин. «Пусть у меня немного поживет, — решил он. — С ней по берегу похожу, она быстро почует человека в море, тем более, если это будет Нутэскин или Чумкель...»
И вот сейчас, сидя на нарте, Экэчо смотрел на Очера и думал о том, не приплывет ли в один прекрасный день вот так же на льдине Нутэскин или Чумкель.
«Эх, не узнал я, был ли винчестер у Нутэскина! Без винчестера пищи в море не добудешь, а без пищи долго не проживешь, — подумал Экэчо, выбивая о нарту свою трубку. — Зато с винчестером охотники по месяцу плавают в море на льдине... Целый месяц, даже больше, я волноваться должен...»
Обхватив голову руками, Экэчо долго вслушивался в тишину наступающей ночи, нарушаемую ритмичными ударами прибоя.
«Ну хорошо, ну пусть увижу я Нутэскина или Чумкеля вот так же, как эту собаку увидел, а дальше что?» — спросил себя Экэчо.
В эту минуту Очер зарычал. За ним зарычали еще несколько собак, уютно свернувшихся калачиком на сухой траве. Экэчо насторожился, быстро осмотрелся вокруг. В темноте, метрах в тридцати от нарты, проходили два человека.
— Зачем так мучаешь себя, Тынэт? — донесся до Экэчо голос учительницы. — Быть может, отец твой назад на Аляску вернулся, быть может, он жив и здоров...
— Не могу, Нина, не могу спокойно спать! Не могу спокойно жить! Голос его мне чудится. Думаю все время: может быть, его к берегу на льдине прибьет, вот-вот на землю ступит, а ветер возьмет да погонит лед в обратную сторону. Как же я тогда смогу простить себе такое?.. А этот человек, Нутэскин! С ним же тоже такое случиться может...
Шаги удалялись в сторону поселка. Экэчо долго еще вслушивался в мягкий, почти умоляющий голос учительницы и в тоскливый голос Тынэта.
— Хэ! Дружба какая! — вполголоса сказал Экэчо и вдруг вспомнил слухи о том, что Тынэт и учительница решили на праздник, в день 7 Ноября, устроить свою свадьбу.
«Совсем как русский стал: в русском жилище живет, по-русски одевается, на русской девушке женится!» — злобно подумал Экэчо.
Немного поразмыслив, он решил разжечь небольшой костер: «Как знать, человек в море увидит костер на берегу, кричать станет!»
Не успел Экэчо разжечь костер, как Очер вдруг вскочил на ноги и завыл. Экэчо выпрямился, весь превращаясь в слух и зрение. «Неужели они не погибли!» — со страхом подумал Экэчо и потянулся к карабину.
...Чочой подошел к самой воде и, зябко ежась от холодного северного ветра, смотрел на огни маяка. Где-то в конце поселка завыли собаки. Чочой насторожился: ему почудилось, что воет Очер.
Собаки умолкли, но через минуту завыли снова.
— Очер! — закричал Чочой и бросился в ту сторону, откуда доносился вой.
Петя и Кэукай, наблюдавшие за Чочоем, удивленно переглянулись. Не желая быть слишком навязчивыми, они держали Чочоя под своим неусыпным наблюдением, но так, чтобы тот не замечал их опеки.
— Очер?.. Почему он назвал это имя? — с недоумением спросил Петя.
— Так ты же знаешь, что это имя собаки, которую потерял Чочой в море! Может, она приплыла!..
Не сговариваясь, Петя с Кэукаем побежали в ту сторону, где скрылся в темноте Чочой. Из-за
