На Севере дальнем

— Сейчас, Чочой, ты будешь слова на новой странице чи­тать. Только больше справа налево никогда не читай, так не полагается, — сказала она.

Усвоив на уроке новый звук-букву, класс приступил к чте­нию следующей страницы в букваре. И тут Нина Ивановна попросила Чочоя сначала сложить из разрезной азбуки, а по­том прочесть совсем новые слова. Мальчик без затруднения выполнил задание.

Важный и гордый, он прошел за свою парту, многозначи­тельно посмотрев на Соню, как бы спрашивая: «Ну как?»

...Не успев пообедать, Чочой снова погрузился в букварь. Читая страницу за страницей, он испытывал такое ощущение, словно открывал одну дверь за другой в неведомый для него мир.. Черные значки, соединяясь в слоги, а затем в слова, пре­вращались в картины, в звуки и даже запахи...

В комнату вошел Кэукай. Он слегка стукнул Чочоя по го­лове какой-то книгой и сказал, улыбаясь:

— Сегодня ты, однако, и спать с букварем ляжешь.

Чочой оторвался от букваря, бережно закрыл его, соби­раясь ответить Кэукаю, но в эту минуту через открытую фор­точку до его слуха донеслись незнакомые звуки. Чочой на­сторожил ухо и, определив сквозь открытую форточку, с ка­кой стороны доносится музыка, выбежал на улицу. Вскоре он очутился возле дома, в котором жила Соня. Звуки, взволно­вавшие его, шли именно из этого дома. Чочой долго стоял, как завороженный.

Потихоньку, словно боясь спугнуть птицу невиданной кра­соты, мальчик подошел к окну, в котором также была откры­та форточка, и припал к стеклу, заглядывая в комнату. И вот что увидел он.

Его друг Соня сидела за каким-то черным огромным ящи­ком и дотрагивалась пальцами до белых и черных пластинок, лежавших ровными рядами на выступе ящика. Когда руки девочки замирали, замирала, словно уходила куда-то вдаль, и музыка. Но как только пальцы Сони прикасались к пластин­кам, волны музыки снова переполняли комнату, пробивались на улицу.

Чочой во все глаза смотрел на Соню, как бы не узнавая ее. В этот миг она ему казалась не простой, приветливой де­вочкой, которая точно так же, как и он, сидя с ним за одной партой, училась разговору по бумаге, — теперь она казалась ему волшебницей, хозяйкой чудесных звуков. Прижав лицо к стеклу, Чочой все слушал и слушал, не в силах оторвать взгляда от Сониных рук.

Неожиданно позади Чочоя послышался чей-то возглас:

— Это кто здесь в окна заглядывает?

Чочой резко повернулся и с испугом уставился на подошед­шего человека, в котором узнал отца Сони — врача Степана Ивановича.

— Зря вы так испугались, молодой человек, — ласково сказал доктор и тут же искренне пожалел: «Как жаль, что я не знаю чукотского языка! Надо изучать язык... да-да, надо изучать чукотский язык».

— Пойдем, пойдем к нам, дорогой, — как можно привет­ливее приглашал он Чочоя.

«Пойдем, — повторил про себя Чочой, вспоминая, что зна­чит это слово «пойдем». — Так он же говорит, чтобы я вошел с ним в дом!» — догадался мальчик.

Войти в дом, в котором Соня, эта необыкновенная девочка, совершает таинства у волшебного черного ящика, Чочою ка­залось просто невероятным. Но Степан Иванович настаивал. Он осторожно взял Чочоя за руку, и тот, словно во сне, заша­гал вслед за ним.

Увидев Чочоя, Соня соскочила со стула, захлопала в ла­доши:

— Чочой пришел, Чочой пришел! Вот хорошо! Вот моло­дец!

Но, заметив странный взгляд Чочоя, устремленный на нее, Соня смущенно остановилась посреди комнаты, не зная, что ей делать дальше.

— А ты сыграй, сыграй что-нибудь гостю, — подсказал Степан Иванович, будучи твердо уверен, что мальчика при­влекла к дому именно музыка.

— Правильно, сыграй ему что-нибудь, — сказала Соне ее мать, Анна Андреевна, радушно улыбаясь маленькому гостю.

Это была полная женщина со светлыми пышными воло­сами.

Чочой попятился назад. Он еще не мог с первого мгнове­ния верить улыбке белолицей женщины. Ему вспомнилось, как однажды встретила его миссис Кэмби, когда он вошел к ней в дом. Миссис Кэмби тоже улыбалась, однако Чочой хорошо помнил, как у него по спине побежали мурашки. Но глаза Ан­ны Андреевны были так приветливы, так искренне ласковы, что мальчик невольно вздохнул с облегчением. Это рассмеши­ло Соню.

— Конечно, сыграю! — весело сказала она. — Садись вот сюда, на стул, и слушай.

Чочой подошел к стулу, крепко сжал его спинку руками, разглядывая черный ящик.

— Это пианино. Запомни: пианино, — пояснила Соня, до­трагиваясь пальцами до клавишей.

— Пианино, — еле слышно прошептал Чочой. — Пианино...

Соня заиграла снова. Ее тоненькие пальчики, почти неуло­вимо касаясь белых и черных пластинок, извлекали еще ни­когда не слышанные Чочоем звуки. Неудержимая сила влек­ла его прикоснуться хотя бы к одной из этих пластинок. Но Чочой даже думать боялся об этом.

Кончив играть, Соня поднялась и, указывая на вертящий­ся на одной ножке стул, с которого только что встала сама, сказала Чочою:

— А ну, теперь ты попробуй, а? Попробуй, Чочой! Ты, на­верное, еще никогда не видал пианино?

Чочой не понимал Сониных слов, но он догадывался, чего от него требуют: «Она хочет, чтобы я сел за черный ящик!»

Слегка подталкиваемый Соней, он все же уселся на стул. Не повинуясь разуму, руки его сами потянулись к клавишам. Однако не успел Чочой прикоснуться к ним, как послышались какие-то странные звуки, поразившие ухо Чочоя своей не­стройностью, и он отдернул руки, словно от огня. На лице его появилось почти болезненное выражение. «Этот пианино за­рычал на меня, как сердитый зверь, — испуганно подумал он. — Рассердился на меня пианино».

Степан Иванович поразился, увидев, с каким болезненным чувством воспринял мальчик этот нестройный звук.

— Да он же музыкант! — заволновался Степан Ивано­вич. — Понимаешь, Соня, он музыкант, хотя, может, и ни разу не держал ни одного музыкального инструмента в руках!

Соня положила руки Чочоя на клавиши, расставила его пальцы в определенном порядке и попросила нажать. Строй­ный аккорд мягкой волной разлился по комнате. Чочой нажал на клавиши еще раз. Аккорд повторился. «Вот сейчас уже не зверь этот пианино. Добрый голос стал у него!» — с востор­гом подумал он, повторяя и повторяя один и тот же аккорд.

Когда Чочой уже лежал дома в постели, он все еще нахо­дился во власти удивительных звуков. Они как будто расска­зывали Чочою о том, что на свете, оказывается, есть так мно­го интересного, так много чудесного, о чем никогда не мог бы он и подумать, если бы не очутился на этом Счастливом бе­регу.

ЧОЧОЙ ПОМОГ

Чочой пришел вместе с Кэукаем на заседание совета пио­нерского отряда. Еще не все было ясно ему, что здесь проис­ходит, но он понимал одно: мальчики и девочки в красных гал­стуках сообща обсуждают свои важные дела, причем не пона­рошку, как в играх, а вполне серьезно.

«О Кэргыле все время что-то говорят, — отмечал про себя Чочой, — помочь ему чем-то хотят, как будто в дом переселить собираются».

Чочой не ошибся. Пионеры на совете отряда говорили о том, что вот уже почти в течение года все их попытки угово­рить Кэргыля перейти в новый дом к внуку Тынэту так и оста­лись без результатов.

— Ничего не выходит! — с досадой сказал Кэукай. — Сильно упрямый старик! Он не только нас, он и комсомоль­цев не слушается. Мой отец много раз ходил к Кэргылю, даже Виктор Сергеевич в его ярангу не