На Севере дальнем

— Хорошие вы дети. Жаль мне вас. Ну, да ничего, печаль ваша быстро пройдет. Много у вас в жизни радости, чтобы за­быть печаль, вызванную моим упрямством.

С этими словами старик повернулся к выходу.

— А почему ты забыл о Тынэте? О его печали почему за­был? — спросила Нина Ивановна. — Он хочет жить с тобой вместе, он любит тебя — ты же и дед и отец ему!

Когда Кэргыль медленно повернулся, ища глазами Тынэ­та, учительница совсем тихо добавила:

— А обо мне почему забыл? Я тоже как дочь или внучка тебе. О моей печали, которая не так быстро, как у детей, про­ходит, почему помнить не хочешь?

— Откуда только вы такие слова берете, от которых сердцу больно становится? Хорошие слова у вас, а сердцу моему все равно больно. Пожалейте сердце мое...

На этот раз Кэргыль повернулся к выходу решительно, словно боясь, что он может не устоять.

Не успел Кэргыль вернуться домой, как в его ярангу вле­тел запыхавшийся Чочой.

— Послушай, какие слова тебе сказать хочу! — восклик­нул он и упал коленями на шкуру. — Почему в дом перехо­дить не хочешь? Вот знали бы люди там, на Аляске, что ты так делаешь, наверное, сильно на тебя обиделись бы. Их ми­стер Кэмби даже к двери своего дома не пускает, а здесь те­бя всем поселком в дом тащат, а ты идти не хочешь...

Кэргыль мягко приложил ладони к возбужденному лицу мальчика, заглянул в его жаркие глаза:

— Какие слова ты сказал, мальчик! Какие слова!.. Если бы знал Чумкель все это, он бы, наверное, и вправду на меня сильно обиделся! Сколько слов мне сегодня сказали... и каких слов!..

Закурив трубку, Кэргыль напряженно о чем-то думал. «Я тоже как дочь или внучка тебе», — вспомнились ему слова учительницы. — Хорошая девушка! Ай, хорошая девушка! Счастливый Тынэт, какой счастливый мой внук!..»

— Что я скажу на слова твои? — наконец повернулся ста­рик к мальчику. — Скажу я вот что: иди зови Тынэта и всех товарищей своих зови — пусть помогут мне в новое жилище перебраться! А ярангу мою, скажи, пусть разберут и спрячут как следует, чтобы не видел я ее, чтобы сердце мое не болело...

Не дослушав последних слов Кэргыля, Чочой соскочил со своего места, выбежал на улицу.

— Тынэт!.. Кэукай!.. Петя!.. Эттай!.. — кричал он возбуж­денно.— Кэргыль согласился! Идите разбирать его ярангу....

Это было таким событием, которое взволновало и старых и малых.

— Чочой помог, Чочой помог уговорить Кэргыля! — по­вторяли люди и спешили к яранге старика.

СОНЮ НАДО СПАСТИ

Еще минут за десять до первого урока Чочой принялся ра­зыскивать Соню среди шумной толпы школьников. Ему очень хотелось повторить вслух все те русские слова, которым учи­ла его Соня накануне. Такой был у них уговор: Чочой в день учил по пять русских слов, а Соня — по пять чукотских. Но, к удивлению Чочоя, Сони еще не было. Когда прозвенел звонок и ученики уселись по своим местам, Чочой все еще стоял у двери, ожидая Соню. «Как так? Почему опоздала? Соня ни­когда не опаздывала», — с тревогой думал он. Вот наконец и Нина Ивановна вышла из учительской, идет к двери своего класса, а Сони нет.

— Как так? Почему нет Сони? — спросил Чочой.

Нина Ивановна поправила белый воротничок на рубашке Чочоя и спокойно сказала:

— Не волнуйся, Чочой. Соне немножко нездоровится, она сегодня в школу не придет. Садись на свое место.

«Не придет? Сегодня не придет?» — пронеслось в голове Чочоя. Это казалось ему таким невероятным, что он даже по­думал: а не пропустить ли и ему хотя бы один урок, чтобы за­глянуть к Соне и узнать, не слишком ли тяжело она заболе­ла? Но, увидев, что Нина Ивановна терпеливо ждет и не на­ чинает урока, он покраснел и, опустив голову, побрел к своей парте.

На уроках Чочой был очень рассеян, и Нине Ивановне пришлось сделать ему замечание.

Едва закончился учебный день, Чочой выбежал на улицу и взобрался на высокий снежный сугроб, с которого хорошо был виден дом Сони.

Как раз было время года, когда уже наступала полярная ночь. Утренняя заря сходилась с вечерней, а солнце так и не показывалось. Было очень морозно. Даже слабый ветерок, словно наждаком, обдирал лицо.

Чочой знал, что ему пора идти обедать, но желание во что бы то ни стало увидеть Соню не давало ему покоя. Он все смотрел и смотрел на светящиеся желтым светом окна ее до­ма, словно надеясь увидеть на расстоянии нежное лицо девоч­ки, заглянуть ей в глаза. В их глубине так много было чудес­ного! То мелькнет светлячком озорная искорка, то вспыхнет голубым лучистым пламенем смех, то проглянет что-то серь­езное, сосредоточенное, пытливое...

Повернувшись в сторону ветра, Чочой посмотрел па холод­но мерцающую Полярную звезду, словно спрашивая у нее, не будет ли слишком неловко, если он зайдет к Соне. Но звезда, как и прежде, была холодна и бесстрастна. Показав ей язык, Чочой кубарем скатился по склону сугроба вниз, стряхнул с себя снег и, приняв решение, уверенно зашагал к дому Сони.

...Соня металась в жару. Пересохшие губы ее были ярко-пунцовыми. Мать Сони сидела у ее постели и плакала. Чуть подальше стояли две девочки — Кааля и Кэймына.

— У Сони, наверное, воспаление легких, — тихо сказала Кааля Чочою, повторяя чьи-то слова. — А отца ее нет: он уехал утром в поселок Коочмын. Все охотники выехали на свои охотничьи участки, в поселке нет ни одного мужчины-охотни­ка, и послать за доктором некого.

Глянув на закрытое, поблескивающее черным лаком пиа­нино, Чочой перевел взгляд на лицо Сони с приподнятым кверху, словно выточенным, нежным подбородком и, вдруг по­вернувшись, почти побежал к двери, решив немедленно пойти за отцом Сони.

Минут через десять, по-дорожному одетый в кухлянку и меховые штаны, Чочой на лыжах мчался в поселок Коочмын, до которого было не менее десяти километров.

В самом конце поселка Рэн, где стояла яранга Экэчо, Чо­чою попался Тавыль.

— Ты куда? — спросил изумленный Тавыль.

Чочой, опасаясь, что его остановят, не ответил. Обидчиво­му Тавылю сразу в голову пришло такое, от чего на душе у него стало очень скверно: «Ну да, конечно, Чочой не любит меня, потому что Вияль не любит моего отца, и Таграт не лю­бит тоже. Они наговорили ему такого, что он теперь со мной и разговаривать не хочет».

Когда Чочой скрылся за поворотом, Тавыль вошел в свою пустую ярангу, забрался в полог, поправил жирник и принял­ся читать книгу чукотских сказок, собранных Виктором Сер­геевичем. Тавыль очень любил эту книгу. Многие сказки он уже знал наизусть.

«Но все же, куда помчался Чочой? — спрашивал себя Та­выль. — Может, он просто вышел походить на лыжах, может, он уже вернулся?»

Желая проверить свое предположение, Тавыль вышел на улицу, хорошо осмотрел лыжню.

— Нет, назад он не вернулся! — с недоумением промолвил Тавыль. — Что же это такое?

Потушив в пологе жирник, Тавыль побежал к Кэукаю, чтобы узнать, куда, в конце концов, пошел Чочой и почему он был один. Кэукая он нашел около школы. Там был настоя­щий переполох. Оказывается, Чочоя уже искали по всему по­селку, и никто не знал, куда он скрылся. Тавыль быстро рас­сказал о своей встрече с Чочоем.

— Запрягайте собак! — приказал Виктор Сергеевич.

Вияль с группой женщин где-то раздобыла в поселке ста­рую нарту, собрала всех собак, которых по разным причинам охотники оставили дома.

— Хотя бы один мужчина-охотник приехал! — приговари­вала она, связывая на ходу порванные