На Севере дальнем

не всё мы знаем об Экэчо. Навер­ное, он намного хуже, чем думали мы. Иначе не смог бы он так долго держаться старой своей тропы, иначе обязательно пошел бы вместе с нами общей дорогой. Ясно для меня одно: боится Экэчо людей нашего поселка, нашего колхоза. А поче­му боится? Вот это надо понять... Не виноват ли он перед на­родом гораздо больше, чем думаем мы?..

— Да, ты правильно рассуждаешь, — согласился Та­грат. — То, что сейчас Экэчо хочет казаться другим челове­ком, просто хитрость лисы. Но, как лиса ни бывает хитра, рано или поздно человек ее разгадает... А Тавылю с ним, прав­да, жить больше нельзя.

— Нет, нет, сына у него больше оставлять не следует, — поддержал Таграта Виктор Сергеевич. — Есть у меня план: пусть пока мальчик поживет в моей семье, а ты тем временем пошлешь кого-нибудь в Айгунскую тундру, — кажется, туда ушла мать Тавыля от своего мужа. Так вот, пригласи жену Экэчо сюда, дадим ей если не дом, то комнату, и пусть они с сыном живут тихо и мирно. А от Экэчо мы уж сумеем их защитить.

— Хорошо придумал, очень хорошо! — одобрил Таграт, с особенным удовольствием затягиваясь из трубки.

А Тавыль тем временем в кругу друзей повеселел и согла­сился пойти с ними погулять. Вечер был тихий, морозный. Высоко в небе загадочно перемигивались звезды.

И вдруг, словно выброшенная кем-то из-за горизонта, по небу стремительно развернулась разноцветная лента.

Верхний край ленты был ровный, нижний — изорванный, с мерцающими разноцветными нитями. Фиолетовые, синие, розовые, красные, зеленые, желтые огни переливались, поту­хали, зажигались снова. Порой лента раздваивалась, образуя два, три, а потом и до десятка ярусов. Закрутившись в гигант­скую спираль, лента стремительно стала вращаться на одном месте и вскоре превратилась в огнедышащий столб, по кото­рому пробегали светящиеся всеми цветами радуги поперечные лучи.

Так длилось минуту-другую, а затем столб стал выцветать, и вскоре на его месте остался лишь редкий серебристый ту­ман, похожий на длинное прозрачное облачко. Небо стало сразу скучным, будничным. Не верилось, что всего минуту назад на нем был праздник красок.

Но вот в разных частях неба начали то вспыхивать, то гас­нуть розовые пятна.

Пятна вырастали и наконец вылились в огромное огненное кольцо, опоясавшее небо почти у самого горизонта. Местами кольцо выцветало, совсем обрывалось, но затем снова смыка­лось, мерцая многоцветными лучами.

Затаив дыхание друзья с восхищением наблюдали за при­чудливой игрой красок и света.

Долго любовались мальчики волшебной красотой северно­го сияния.

Но вот их позвали спать.

Тавыль ушел ночевать к Пете...

...Через несколько недель в поселок Рэн приехала мать Тавыля, пожилая женщина с худым задумчивым лицом. Ей дали комнату в доме отца Эттая и включили в колхозную бригаду женщин-швей, мастериц по пошивке меховой одежды.

А Тавыль избегал встречаться с отцом. Только с возвра­щением матери он по-настоящему понял, как далек от него отец.

И все же Тавыль не хотел верить, что его отец — вор. Слишком страшным позором считается воровство у его народа.

Не раз Тавыль тщательнейшим образом осматривал поло­зья нарт других охотников и радовался, если ему казалось, что у какой-нибудь нарты один полоз хоть немножко шире другого.

«Может, у кого-нибудь из комсомольской бригады тоже такая нарта? Может, отец просто в тот вечер копылья пере­тягивал?— думал Тавыль, стараясь заглушить в себе мучив­шее его подозрение. — А может, отец побоялся, как бы его зря не обвинили? Это же очень страшно, если тебе вдруг скажут: «Вор!»

А Экэчо с нетерпением ждал весны, все чаще и чаще по­глядывая в сторону ледяной границы, за которой начиналась чужая земля, где жил его брат, шаман Мэнгылю.

'ДРАКОН' ПРОДАЕТ СВОЮ ДУШУ

Запершись у себя в кабинете, Кэмби долго ходил по огром­ному ковру из угла в угол. Порой он останавливался и, глядя куда-то через окно, беззвучно шевелил губами: Кэмби мучи­тельно думал. А задуматься ему было над чем. Несколько дней назад господа из Федерального бюро расследований вы­ звали его в Ном и довольно долго беседовали с ним. Их было двое. Один из них — мистер Скотт, высокий, тучный господин с редкими волосами, причесанными на косой пробор; дру­гой — мистер Маккинг, в противоположность мистеру Скотту, маленький, юркий, с острыми, глубоко сидящими глазами.

Они вежливо пригласили Кэмби сесть и несколько минут участливо расспрашивали его о хозяйственных делах. При этом они проявили такую осведомленность в мельчайших де­талях повседневной жизни Кэмби, что тому пришлось только удивляться.

Страх, невольно возникший после того, как Кэмби узнал, с кем ему предстоит вести разговор, постепенно стал пропадать. Но сам маленький господин мистер Маккинг пронзил Кэм­би своим проницательным взглядом и спросил:

— Скажите, мистер Кэмби, сколько лет вы жили на Чукот­ке и какие у вас остались связи с людьми этой земли?

Кэмби откинулся на спинку кресла и замер. Ему почуди­лось, что его подозревают в связях с советскими людьми.

Сначала у него родилась мысль все отрицать: никакой, мол, Чукотки не знаю, никогда там не был и бывать не ду­маю, а о связях и говорить нечего. Но Кэмби не был глупым человеком. Он глянул на безразличную физиономию мистера Скотта, перевел взгляд на мистера Маккинга и хорошо понял: они знают всё, быть может, знают даже то, что уже давно за­был он сам, Кэмби.

— Да, сэр, я жил на Чукотке с тысяча девятьсот трина­дцатого по тысяча девятьсот двадцать пятый год, — как можно спокойнее ответил Кэмби. — О, это были хорошие времена! Чукотская пушнина — замечательный бизнес, господа!

— А по-русски вы хорошо говорите? — спросил его Мак­кинг на чистейшем русском языке.

Кэмби втянул голову в плечи, отчего подбородок его стал тройным. В памяти промелькнули многочисленные истории по­следних дней — истории о том, как чиновники из Федерально­го бюро «разоблачают» страшных заговорщиков, «ставящих своей целью уничтожение американского образа жизни». Правда, Кэмби был не настолько глуп, чтобы верить всему, что писалось в газетах, но сейчас его впервые заинтересова­ло другое: что делают с теми, на которых падает подозрение в неблагонадежности? Сразу же пришел и второй страшный вопрос: не произошла ли роковая ошибка — не подозревают ли и в самом деле его, мистера Кэмби, в неблагонадежности? Ведь сейчас всё вокруг так тревожно, везде так много говорят о шпионаже, о заговорщиках, о предстоящей атомной войне...

От этой мысли Кэмби стало не по себе. Он поерзал в крес­ле, словно пытаясь спрятаться в его глубине.

— Быть может, вы... как это говорится... думаете, что я что-нибудь такое?.. — Кэмби сделал неопределенный жест ру­кой и беспомощно уронил ее на колени.

— Ну, ну, выражайте вашу мысль яснее, — попросил ми­стер Маккинг; по лицу его пробежала тень недовольства.

— Да вы, может, думаете, что я красный? — вдруг разо­злился Кэмби. — Я в нашей организации ку- клукс-клана имею звание «Дракона»! Если я в свое время был на Чукотке, так не затем, чтобы там перекрашиваться в красного, господа! И, если вы хотите знать, я собственными зубами грыз бы большевикам горло за то, что они меня вытолкали оттуда в шею и лишили огромных богатств! От красного цвета я, черт побери, в последнюю степень бешенства прихожу!.. — Кэмби не договорил. Он тяжело дышал. С багрового лица его градом катился пот.