Катенька добра и приветлива. Она, повторяю тебе, святая! И никакая грязь к ней не прилипнет. А Бенкендорфша кончит дни в Холмогорах или Березове, хоть она и твоя подруга и жена моего любимого офицера!
София Доротея ушла от цесаревича опять в слезах. Мелкие стычки между великой княгиней и цесаревичем нынче случались чаще и ожесточенней.
Катенька
Цесаревич объяснял неуступчивость и упрямство жены преобладающим влиянием Тилли. В семейных перепалках так или иначе мелькала фамилия Нелидовой. О ней спорили больше, чем о проделках масонов, кознях англичан или предполагаемой смене фаворитов стареющей императрицы. Даже перестройка приобретенной для цесаревича Гатчины не отвлекла от крепнущих отношений с Нелидовой и не приглушила возникшего раздражения против жены, а Тилли Бенкендорф постепенно становилась главным врагом цесаревича и нарушительницей спокойствия.
Тилли считала, что если великая княгиня сдаст позиции, то Малый двор превратится в вертеп наподобие версальского и все это кончится дурно.
— Вначале падают нравы, а потом короны, — пророчествовала Тилли. — Примеров очень много. И за ними недалеко ходить.
Цесаревич подозревал, что за ним наблюдают постоянно, намеренно перетолковывают его слова и сплетничают за спиной с расчетом поссорить с Нелидовой, отдалить бедную девушку от двора и уморить монастырской нищетой. Не раз цесаревич в грубой форме угрожал расправиться со всеми, кто составляет l’autre partie — другую партию — и кто дружит с Бенкендорфшей, держа сторону оскорбленной великой княгини. Цесаревич страшно сердился на тех’, кого подозревал в доносах. Наушничества он совершенно не переносил. Избегал беседовать с Нелидовой — милой Катенькой — в присутствии третьих лиц и постоянно искал укромные уголки для уединения. Суета вокруг Нелидовой приводила к случайным недоразумениям, но в случайности цесаревич не верил и всячески третировал виновных. Подозрительность его росла и укреплялась, питаясь часто пустяками и недоразумениями.
Как-то в сумерках, как на грех, Христофор Бенкендорф, в обязанности которого входили различные хозяйственные заботы, например, наблюдение за экономным расходованием свеч и топлива для каминов, вдруг увидел в дальнем зальце постоянно перестраивающегося дворца слабое желтоватое мерцание. Близилась ночь, и Бенкендорф, вместо того чтобы послать кого-либо погасить огонь, отправился сам в противоположный конец коридора. В уютной гостиной на диване он застал цесаревича, беседующего с Нелидовой. Перед ними на столике под высоким ветвистым канделябром громоздились вазы с фруктами. Старинный кофейный прибор, подаренный императрицей Екатериной, цесаревич, очевидно, велел сюда принести, чтобы сделать Нелидовой приятное. При Большом дворе царил культ кофе. Цесаревич оживленно жестикулировал, Нелидова смеялась. Они чувствовали себя на вершине блаженства. Цесаревичу ничего не было более нужно, как находиться подле боготворимого существа. И вот счастливейшие мгновения оказались безнадежно испорченными чьим-то вторжением. И чьим! Именно Бенкендорфа — мужа ненавистной и въедливой Тилли. Уж теперь она наябедничает великой княгине.
Бенкендорф не успел отпрянуть, как цесаревич обернулся и с досадой воскликнул:
— А, это опять ты, Бенкендорф!
Оставаться с ними нельзя, извиниться и уйти неприлично и опасно. Как поступить? И Бенкендорф решил присоединиться к разговору как ни в чем не бывало. Он вставил одно слово, затем второе, и все неудачно. Цесаревич и Нелидова никак на его реплики не реагировали. Камин догорал, свечи оплывали, цесаревич что-то разглядывал в окне. Нелидова перебирала бахрому на шали. Наконец цесаревич произнес с легкой иронией:
— Дорогой Бенкендорф, не хотите ли вы заняться немного политикой?
— Почему бы и нет, ваше высочество, я готов!
— Позади вас на камине лежит «Гамбургская газета». Возьмите и почитайте. В ней сообщается много нового и прелюбопытного.
Бенкендорф взял с каминной доски газету и решил познакомиться с ней повнимательнее, хотя бы для того, чтобы иметь материал для двух-трех фраз, после которых было бы проще ретироваться. Но, увы, судьба подсунула не саму газету, а прибавление к ней, с извещением о различных продажах, предложениями о найме прислуги и просьбами разыскать и возвратить сбежавших собак за приличное вознаграждение. Битый час Бенкендорф листал прибавления, не находя предлога, чтобы оставить наедине помрачневшую парочку.
Еще несколько подобных, впрочем, весьма невинных эпизодов переполнили чашу терпения цесаревича. Они служили лишь внешним выражением развернувшейся внутренней борьбы за преобладающее влияние. За всем этим стояло будущее России, ибо императрица Екатерина дряхлела, а ее фавориты не обладали качествами незаменимых управителей.
Осмелевший Вадковский, который добился расположения Нелидовой, прямо заявил цесаревичу, что его преданные друзья недовольны семейством Бенкендорфов, их ролью в политике Малого двора.
— Ваше высочество, — нашептывал Вадковский, — на чужой роток не накинешь платок. Вами пытаются манипулировать в собственных целях. Павловск, где в доме Бенкендорфов даются роскошные балы, выступает чуть ли не соперником Гатчины. Гатчину выставляют казармой, где секут солдат за пустую провинность и кормят впроголодь постной кашей.
— Ну, это вранье! Кто в это поверит! Солдат у меня сыт и доволен. Никогда и нигде в России солдаты не жили так вольно и сытно, как в моем гарнизоне. Гвардия Гатчины за меня!
— Все так, ваше высочество. Я-то знаю! Но вам не дают возможности полностью проявить самостоятельность. Полковник Бенкендорф стоит одной ногой здесь, а другой в Павловске. Их дом — центр немецкой партии. Мадам Бенкендорф дурно действует на великую княгиню, вашу любезную супругу. Фрейлина Нелидова постоянно подвергается несправедливым нападкам и упрекам. Ее то и дело отстраняют от дежурств во дворце. Кто-то распускает слухи, позорящие и ее и вашу честь. Дело может закончиться тем, что Нелидова покинет Петербург.
Присутствовавший при неприятном разговоре доктор Фрейганг, симпатизировавший Нелидовой, попытался все-таки сгладить остроту момента:
— Ваше высочество известен добрым нравом и безукоризненным поведением с дамами. Рыцарство вы впитали с молоком матери. Вы настоящий рыцарь — с головы до пят. Но к словам полковника Вадковского не худо бы прислушаться. Высокая нравственность и чарующая доброта великой княгини несомненны. Она умеет привлечь людей сердечным отношением, однако правда и то, что из бенкендорфовского гнезда в Павловске исходят токи, раздражающие тех, кто вам, ваше высочество, предан до гробовой доски. Эти замечания обладают чисто медицинским аспектом, а медицина, как вы знаете, играет огромную роль в придворных отношениях и в делах управления. Больные и взбудораженные люди опасны.
Между доктором Фрейгангом и доктором Беком шла упорная борьба на научном ристалище. Сам немец по рождению, Фрейганг не переставал твердить в присутствии цесаревича и наиболее доверенных приближенных:
— Слишком много немцев, слишком много немецкой поэзии и слишком много наперченной картофельной подливы. Это может оказаться вредным для умов и желудков.
Наперченной картофельной подливой славилась супруга коменданта Гатчинского дворца майора Ермолая Бенкендорфа.
— Вообще трудно объяснить, почему дружба с Тилли Бенкендорф занимает столь много времени и внимания великой княгини. Я хорошо помню, когда четыре года назад — в декабре месяце — она тяжело болела и не желала никого впускать к себе, кроме мадам Бенкендорф. Даже доктор Бек и доктор Крузе должны были испрашивать позволения на визит у мадам Бенкендорф, — тонко съязвил Фрейганг.
Так исподволь подготовлялось падение Тилли. Минные галереи противники рыли в разных направлениях.
