Москвы сделал. Это его расстрельные команды по городу шныряли. Так что не ждите, ваше превосходительство, ни Мортье, ни его офицеров. Он вас, быть может, на себя выманивает.
Однако Винценгероде решился ехать в Кремль. Казачьи офицеры чуть ли не взбунтовались:
— Не пустим генерала одного на погибель! Не верим в благородство французов! Силой не пустим!
Один сотник Кременев даже схватил лошадь Винценгероде под уздцы:
— Ваше превосходительство! Одумайтесь! Я с вами от самого Смоленска иду. Прав Чигиринов. Они вас на себя выманивают. Захватят, ей-богу, захватят. Что тогда?
Всегда уравновешенный Винценгероде не на шутку рассердился:
— Прочь с дороги! Нарышкин, давай платок — и вперед!
Кое-как привязали к пике платок и без трубача вчетвером, с вызвавшимися добровольно казаками, во весь опор помчались обратно к Тверской заставе.
— Напрасно отпустили, — вздохнул Чигиринов, — Повяжут его французы. Как пить дать повяжут. У них ни чести, ни совести. Москва полна ими. Непонятно, как казаки просекли город. Пьяны, что ли, были?!
Действительно, казаки Иловайского 4-го немного смухлевали. Не заметить — пусть редких — неприятельских постов у Кремля, генерал-губернаторского дома и в остальных значительных точках просто невозможно. По ним стреляли вдогон, но они, очевидно, не обратили внимания на мушиные укусы.
— Москва пуста! — пронесся слух. — Наполеон бежал!
Теперь настала очередь саперов. Мелкие заслоны исчезнут, когда они сделают свое черное дело. Винценгероде это хорошо понимал и потому поспешил. Москва еще не опустела, и слухи оказались ложными. Столица притаилась в ожидании перемен. Кто раньше предался врагу, тот дрожал и искал оправдания, кто-то готовился добивать убегающих с тыла, а кто-то просто сидел, ждал и надеялся на возвращение прежней жизни, впустую подсчитывая невосполнимые потери и ломая голову, где взять денег на строительство сгоревшего дома и обстановку. Народ московский, сильно поредевший, изголодавшийся и обнищавший, вдруг почуя близящуюся победу, все-таки воспрянул духом и укрепил сердце. Горе объединило, а единение подавало прочную надежду. Вот в эту-то густую атмосферу ожидания врезалась четверка русских кавалеристов. У казака по фамилии Безымянный на пике болтался белый платок.
На Тверской ни души — ни пса, ни старухи, ни нищего. Будто все вымерло. Однако у генерал- губернаторского дома они наткнулись на караул наполеоновских гвардейцев. Отлично экипированные, откормленные, на породистых арабских скакунах, любимцы императора выглядели не хуже, чем у себя дома на дежурстве в Фонтенбло.
— Стой! — заорал осипший от русской простуды двухметровый удалец. — Стой! Кто вы такие и что вы здесь делаете?
Гвардейцы на норовистых конях с оскаленными мордами окружили, приплясывая, русскую четверку, зажав ее так, что не выскользнуть. Винценгероде спокойно представился офицеру и объяснил, что он прибыл для переговоров с маршалом Мортье.
— Смотри-ка, немчура, а по-нашему чешет — вроде из Сорбонны, — засмеялся маленький ухватистый кавалерист в тяжелом шлеме с конским султаном. — Мортье ему подавай, а со мной поболтать не желаешь?
Наглости они не потеряли, вероятно, потому, что император берег надежную свою охрану, жертвуя ради нее кем угодно и в любой ситуации. Старую и молодую гвардию он не отдавал и под угрозой поражения. Без них он — ничто. Ватерлоо доказало его правоту. Гвардия спасла жизнь своему палачу. Они верили в гений императора и знали, что война будет продолжена, если он останется живым. Они были преторианцами, но на бонапартовский манер, то есть существовали не для декорации, а для последней решительной битвы и будущих наград — огромных земельных участков: на востоке, на юге, на севере — везде.
Маленький, с пышным султаном наклонился и внезапно вырвал у Винценгероде повод. Нарышкина и казаков, сделавших движение к Винценгероде, тут же оттеснили в сторону, сорвали с них портупеи.
— Мортье ему подавай, — продолжал ворчать маленький.
Двухметровый офицер все-таки послал в Кремль извещение, что русский генерал требует встречи с маршалом. Маленький, злобно дергая повод, потащил лошадь, на которой сидел Винценгероде, к Кремлю.
— Я протестую! — крикнул Винценгероде офицеру, — И сам не тронусь с места, пока мой адъютант и конвой не будут допущены ко мне!
Он собирался уже перекинуть ногу и спрыгнуть на землю.
— Но, но! Не буянь! — погрозил офицер кулаком. — Здесь не Россия, и кругом не рабы, чтобы выполнять ваши повеления. Здесь территория Франции. Ничего с твоим адъютантом не сделается, и он последует за тобой, даже если тебе придется спуститься в ад, где тебе и место, предатель!
Гнев великого человека
Довольно быстро Винценгероде доставили в Кремль. Он ужаснулся, во что французы превратили некогда чистый и величественный кремлевский двор. Мостовая была разобрана. Везде валялись обломки зданий и кучи мусора, внутреннее убранство храмов выброшено наружу, в разных местах горы предметов, которые сюда стащили мародерствующие гвардейцы. Кое-где валялись трупы лошадей, на них сидели стаи ворон. В разных углах горели костры, и черный пепел носился в воздухе. Но военная жизнь в Кремле продолжалась. Шли солдаты, приезжали с донесениями курьеры, ободранных русских пленных и пойманных горожан низкого звания вели к обширному пролому в стене, где зияла не закрытая землей яма.
Маршал принял Винценгероде стоя, не предложив кресла.
— Я писал, маршал, что хотел бы вступить с вами в переговоры по поводу слухов, дошедших до меня, о готовящемся разрушении древней русской святыни — Кремля, — сказал Винценгероде. — Я не верю, что подобный замысел может родиться в головах всегда бывших великодушными французов.
— А вам-то что за дело до русских святынь? Вы и о своих-то не сумели позаботиться, — ответил довольно грубо и презрительно Мортье.
После всего, что произошло, язык рыцарской вежливости утратил какое-либо значение. Но Винценгероде пропустил хамство мимо ушей.
— Я предупреждаю вас, маршал, в ультимативной форме, что если Кремль пострадает, то за него будете отвечать…
— Это все ерунда, барон. Вы попали в плен не по недоразумению, а по собственной глупости и желанию выслужиться перед русскими. Вы даже не взяли трубача, что свидетельствует о пренебрежении к установленным международным нормам. Вот что я хотел вам заметить об истинном положении, в которым вы очутились.
В тот момент вошел адъютант маршала барон Сикар и доложил, что один из сопровождавших Винценгероде казаков бежал, а другой убит, тяжело перед тем ранив конвоировавшего гвардейца.
— А! — воскликнул Мортье. — Вот каких парламентеров посылают к нам русские! И вы меня еще смеете упрекать в коварстве?! — обратился к Винценгероде маршал.
— Вы поступили вероломно, и это лишь ответ на ваше вероломство.
— Зер гут! — улыбнулся едко Мортье. — Я отправлю курьера к императору Наполеону. Его дело решить ваш жребий. А между тем пожалуйте шпагу и извольте идти за бароном Сикаром. Он укажет назначенное для вас помещение.
Винценгероде свели во двор, посадили в коляску и повезли медленно к Арсеналу, окруженного толпой солдат молодой гвардии, которые осыпали пленника вульгарной бранью.
— О, вот так птичка попалась нам!
— Скоро мы тебя заставим взлететь на воздух! — крикнул гвардеец, намекая на близящийся взрыв.
— Он не взлетит. Дерьма в животе много.
