во всех веках и временах в подобных случаях подруги, иной раз не утруждая себя и словами, больше используя эмоциональные картинки невербального общения, к которому так склонны оказались неандерталки, и походя обучали ему и нас, как мы их – русскому языку:
— Хорошо-то как… — произносила Инна
— О-рррр-оссоо… — соглашалась подруга (строение речевого аппарата нижней челюсти не позволяло ей пока произносить глухие согласные, но она старалась…
— А Мада будет шить еще эти замечательные замшевые лифчики? Я бы себе взяла… Украшу бусинками… мне Игорь обещал отлить… классно будет, да, Веточка?
— Та-а-а-а… О-рррр-оссоо…
— А ты будешь в воскресенье в концерте? У тебя так здорово на барабане и кастаньетах выходит… Мы с Роксанкой и Иркой новое фанданго разучили… Подыграешь?
— Та-а-а-а… О-рррр-оссоо…
Тут Ветка встрепенулась и передала подружке мысленных образ трех любопытных мальчишечьих рож, подглядывающих из кустов.
— Поганцы! — мгновенно перевернулась на живот Инка. — Как не стыдно!
— ???
— Нельзя за голыми девушками, тем более – такими красивыми, как мы с тобой, мужчинам подглядывать!
— ????? (Типа того, чего ж на красоту да не посмотреть, и чего ее скрывать от народа? Чего стесняться – если не урод?)
— Неприлично это! Мы же их в баню не пускаем! Маленькие извращенцы!
— Как накха – с-а-ать?
— Дать по лбу за такие дела!
Неандерталка подхватила три небольшие гальки и с обезьяньей ловкостью один за другим запустила в кусты. Из-за зеленого укрытия раздался строенный вопль и шум улепетывающих пацаньих ног.
— Ну, и какая падла, мне только что втирала, что Ветка очень добрая, — разорялся Финкель, прижимая ко лбу, где наливалась нехилая шишка, голыш, послуживший ее причиной, с помощью руки Ветки, — что за день такой, не задался!
Ругаясь и отряхивая грязь с одежды, прихваченную в кустах, троица потрусила совершать трудовые подвиги.
Глава 41
По диким степям Забайкалья
Дорогу осилит идущий
Блинннн… Как болит голова… После вспышки в шахтном колодце все отключилось и эта нестерпимая разрывающая голову боль – как будто взорвалось что в этой самой голове, и мир крутится вокруг тебя, а ты вокруг мира. Ты – малая песчинка в коловращении сфер вокруг тебя, и не остановить этого вращения, и свет кругом – разрывающий сетчатку. От этого света не спрятаться за занавесом век – глаза давно закрыты, света меньше не становится мозг, кажется выгорел давно – такая боль, но успокоения не приходит. Сколько это продолжается? Не знаю может быть, я умираю? Тогда где описанный не раз туннель? Нет туннеля – одни сфероиды вращаются в тебе и ты в них. Мерзотно-то как, что за состояние такое? Даже в момент контузии случившейся не так давно, таково не было… Так стоп. Раз я рассуждаю, этак спокойно, и со стороны наблюдая за своим внутренним состоянием – значит, все-таки, пациент «скорее жив, чем мертв». Попробуем все-таки открыть глаза, судя по ощущениям, они закрыты, а свет вокруг – результат перевозбуждения нервных окончаний и центров мозга, отвечающих за световое восприятие, итак… Глаза открыты, перед глазами – вращающиеся радужные круги, в ушах – шумящая током крови тишина…
Платонов, застонав, приподнялся. В момент этой непонятной взрывовспышки его бросило спиной на стену. Неслабо, кстати сказать кинуло – еле успел в полете сгруппироваться. Что это было – не есть важно, важнее – кто остался жив.
— Есть кто живой?
Изо рта – хрип, еле слышный самому себе. Горло пересохло. В гортани – песок Каракумов в жаркий полдень. Попробуем еще раз – если из поселенцев кто остался, должны услышать. Случившееся только что – или когда оно там случилось – перечеркнуло все границы, поставленные обществом и самими людьми. Кто бы кем ни был до этого – сейчас, если спасаться – то только вместе, если кто остался в живых. Меряться авторитетами и должностями будем потом.
На хрипенье и всхлипы не ответил никто. Когда глаза немного адаптировались, со стороны – показалось или нет? Появился слабый свет, не похожий на электрический. Как все-таки ломит тело! Чувство такое, что организм – сплошной синяк, в стадии гематомы… И света нет – осмотреть себя. И снаряжение с оружием куда-то пропало… Мелькнула мысль – может быть, преступники завладели оружием, и посчитав мертвым, бросили? Даже документов нет, как нет и пуговиц на одежде – они то им зачем, если куртка и брюки целы, пардон, спарывать все пуговицы с костюма, в том числе с ширинки – нонсенс. Нет и – ерунда какая – синтетического нательного белья! При ощупывании себя в темноте, выяснилось, что вообще, чего- либо металлического на теле нет. Ремни портупеи и снаряжения обнаружились на полу – но тоже без малейших признаков металла. Полная ерунда. В карманах нет ни документов, ни бумаг. Денег тоже нет, впрочем их и так немного было – на пару бутылок пива, или билет до Нерчинска, не больше. Глаза адаптировались к слабому свету. Капитан собрал с пола то, что было когда-то снаряжением, а теперь стало кожаными лоскутами, огляделся вокруг. Правее от входа кучей тряпья валялось человеческое тело – непонятно, кто. Сергей подошел, пошатываясь и кряхтя – проклятая слабость уходила медленно, тело двигалось как ватное. Присел. Пошевелив человека, убедился, что-то жив, хотя и дышит с трудом. Слегка приподнял, устроил его поудобнее – под голову поместил то, что осталось от куртки, и двинулся по стенам грота, в неверном свете пытаясь обнаружить – или тела, или трупы – что там осталось от людей. В пещере, бывшей, когда-то приемной площадкой клети не наблюдалось больше никого и ничего. Тоннели, ведущие в старые выработки, числом четыре, были завалены накрепко. Зато на месте силового щита обнаружилось отверстие, небольшой тоннель, из которого и выходил свет, похожий на естественное освещение. Каких-то предметов, что напоминали бы о человеке, кроме того, что осталось надетым на него, Сергей не обнаружил. Чисто. Человек у стены закашлялся, пошевелился, и попытался сесть.
— Ты того, лежи там себе – похоже приложило тебя неслабо, слышь? — не чинясь, посоветовал ему Платонов.
— Это вы, Сергей Сергеич? — раздался хриплый голос Еремина.
— Не уверен, но вроде бы – я. Хотя после того что здесь было – не уверен ни в чем. Больно хреново мне, до сих пор не отошел, — усмехнувшись промолвил Сергей.
— Ну, слава Богу, ваш голос, мне услышать приятнее всего в такой ситуации… а где остальные? Неужели никто не остался?
— Не знаю. Там где стояла бригада и эти, «паханы» – сейчас завал. Сама площадка уменьшилась на две трети – ясно, был обвал. Из-за обвала ничего не слыхать. Да вы лежите, отходите от этого… Не знаю, как и назвать…
— Сергей Сергеевич… не пойму – меня кто-то ограбил? Я кажется потерял свой чемоданчик… Даже пуговиц нет… прошу прощения – вам не влетит за мой пистолет?
— Если нас откопают – влетит мне за мое оружие – у меня тоже нет ни пистолета, ничего, даже документов. Даже пуговиц нет.
— Вы будете смеяться – но у меня осталось на ватнике три штуки – я их из кости ради забавы вырезал как-то…
— Ничего смешного. Полагаю, что наши, если можно так сказать, товарищи по несчастью, ограбили
