тем же Василием Звягинцевым, потомком донских казаков и раскулаченных крестьян?
Есть в каждом человеке какие-то границы, какие-то ступени, которые он не может перешагнуть без того, чтобы не перестать быть Человеком. Возможно, что Долг у некоторых людей ассоциируется только со ста рублями, которые он взял у соседа на пиво, до субботы, но в моём понимании это было нечто другое. Высокий штиль? Но это именно так — хочешь быть человеком, которого уважают — будь им.
Задачи нужно решать по мере их поступления — сейчас Аргана, потом буду думать об отношениях с Рилой, устраиваться в этом мире (вернуться назад я уже не надеялся — да и зачем? Вернуться в скучный офис, пахнущий компьютерным железом и озоном от работы принтеров? От одного воспоминания об этом тусклом месте у меня мороз по коже пробегает...) Нет уж — пусть — тут опасно, тут жестокий мир, но я живу полной жизнью, я здесь КТО-ТО, а не простой менеджер из тусклого пыльного офиса...
С этими мыслями, незаметно, я дошёл до рынка.
Основной рынок, рынок рабов, располагался в глубине огромной площади, а на его краях, как скорлупа яйца, располагалось множество различных магазинов, лавок, лавчонок и лоточников, предлагавших всё, что угодно, от пирожков с сомнительным мясом до курительных наркотических палочек, изготовляемых на севере материка из растущей там травы.
По описанию Рилы я нашёл лавку оружейника — голубое, непримечательное строение с краю рынка, ничем не выделявшееся, кроме наличия мощных ставен, да охранника возле дверей лавки. При моём появлении он сразу перестал подпирать плечом стену магазина, а вошёл вместе со мной внутрь, отрабатывая своё жалование.
Хозяин лавки, человек с длинными висячими усами, сразу смекнул, что мне нужен меч — акома без оружия, всё равно как женщина без груди — выглядит странно и подозрительно.
Он мельком поинтересовался что стало с моим мечом, выслушал ответ — я сказал, что тот истрепался от длительных интенсивных тренировок, готовлюсь, мол, к сдаче экзамена на следующий уровень статуса, и выложил передо мной кучу различных мечей, по его мнению, подходящих мне как никакой другой. Мечи были новые, часть их них дорогие — с драгоценными камнями и красивой раскраской. Я отказался, пояснив, что нужен честный добротный меч подешевле — лучше бэушный. Тут тоже появилась груда оружия, из которой я и выбрал себе кое-что приличное — за тридцать монет, после интенсивной торговли. Не стоило показывать себя богатым —к добру не приводит. Акома третьего уровня не может себе позволить купить меч, украшенный драгоценностями, это выглядело бы странно. Тут же купил к нему ножны — так-то для деревянного меча они вроде и не обязательны — им особенно-то не обрежешься, но вот уколоть и уколоться острием — запросто. Щит мне обошёлся довольно дорого — в сорок монет, но он был красиво изукрашен резьбой и чисто эстетически понравился своим рисунком
Посещение лавки ювелира меня озадачило — почему-то я не представлял, что вот такой прозрачный камешек, вделанный в кость, может стоить несколько тысяч монет! Я снял этот перстень с руки мёртвого Заркуна — и на русском языке этот камешек назывался алмаз.
Этот крошечный кусочек углерода, всего с половину горошины, стоит двадцать тысяч монет — по крайней мере,мне так сказал ювелир, предложивший эту сумму. Подозреваю, что стоимость камня была гораздо выше — какой скупщик не позарится на то, чтобы надуть безмозглого дикаря, которому в руки попала драгоценная вещь.
Следующий уже предложил тридцать тысяч...
От всего этого я пришёл в хорошее настроение — оказывается, я обеспеченный человек! Живём, Васька! Теперь я уже мог, при желании, войти в бизнес купца не как примак, трахатель его дочери, а как полноценный партнёр, со своим капиталом. Роль альфонса меня никогда не привлекала...
Изумруды у них ценились поменьше, но тоже тянули на несколько тысяч, в зависимости от размера, впрочем, как и рубины, ну а безделушки из дерева с вставленными топазами и аметистами — в лучшем случае, по несколько сотен монет.
Итак, запрятав драгоценности поглубже в пояс я отправился к основной цели моего сегодняшнего вояжа — администрации рынка, где собирался пообщаться с мерзким толстым уродом, которому давно пора в овраг, на корм мунгу.
Я оставил в поясном кошельке несколько простых побрякушек, пару хороших — изумруд и рубин в кости, а остальное спрятал подальше от любопытных глаз. На рынке их слишком много.
Мой путь опять пролегал через ряды торговцев живым товаром — вроде я уже и привык к виду рабов, к ежедневной человеческой жестокосердности, но всё равно — зрелище людей, сидящих в клетках как животные, приводил меня в удручённое состояние. Я не мог им помочь, не мог выкупить и отпустить — да многие из них и не поняли бы этого порыва, но и не сделать совсем ничего было очень трудно. Как я уже говорил — большинство рабов и не знали другой жизни — они родились рабами, но та часть, которая оказалась в рабстве из-за каких-то жизненных неурядиц или в результате действий охотников за рабами, вызывала особую жалость. Их глаза были полны отчаяния, они ещё сохранили стыд и старались прикрыть тело какими-то обрывками ветхих тканей, стыдливо прятались от взоров проходящих людей.
Некоторые — наоборот — смотрели с такой яростью, что, казалось, не было бы этих прутьев, они бы убили людей, рассматривающих их как скот.
Уже почти пройдя все ряды клеток, я заметил в одной из них сидящего на корточках необычно белого человека — это был мужчина лет тридцати, с огромным кривым шрамом через правую щёку, придававшим его лицу выражение недовольства и ненависти ко всему происходящему вокруг него. Над его голой спиной кружились мухи — она была исполосована в кровь, но он как будто не замечал боли. Губы тоже были разбиты, а одна рассечена так, что виднелся кусочек белого зуба. Ноги мужчины были зажаты в тяжёлые деревянные колодки, сбитые деревянными штифтами, так, что если он мог ходить, то только медленно и враскоряку — таскать за собой такие чурбаки на ногах было очень проблематично. Его голубые глаза сияли огнём, просто полыхали, и как бы говорили — если бы не эта клетка, и не связанные руки, я бы вас порвал, твари!
Меня заинтересовал человек — привычно было видеть покорных и плачущих рабов, а этот бунтарь напоминал мне Врубелевского Демона — мускулистый, задумчивый, только вот, в отличие от своего нарисованного аналога — русоволосый и яростный.
Обратившись к стоявшему рядом продавцу, я спросил:
— Это что за раб такой? Откуда он? Почему такие светлые волосы и кожа, и почему он закован?
— Что, акома, родственную душу увидел в этом рабе — усмехнулся неприятной улыбкой продавец, оглядывая меня с ног до головы.
Видимо я непроизвольно сделал движение к нему и изменился в лице, потому что продавец вдруг побледнел и испуганно сказал:
— Ты чего, чего ты?! Я просто пошутил...вы, акома, шуток не понимаете! Хочешь этого раба — ну купи его! По дешёвке отдам! Он уже пятого хозяина меняет, никто не хочет его держать у себя — буйный, убегает всё время, последний раз чуть хозяина не покалечил, охраннику зубы выбил! Если бы не жадность его прежнего хозяина, сидеть бы ему на колу! Можешь купить его...хммм...за сто монет! Нет, погоди — заторопился торговец — за пятьдесят! Ну постой, что ли, куда ты?! Торговаться же надо! Тридцать монет! Да чтоб тебя мунга съели — двадцать монет — последнее слово и забирай!
Всё равно сдохнет скоро — пробурчал торговец себе под нос, не подозревая, что я слышу каждое его слово, как если бы он кричал мне в ухо — мой слух, как и зрение, стали очень, очень острыми с тех пор как я стал симбионтом.
Я развернулся к нему и презрительно, как подобает воину-акома, сказал:
— Залежалый товар продаёшь? Да он помрёт через сутки! Ты его держишь на солнце, а в раны мухи яйца откладывают! Гарантируешь, что он выживет месяц?
Продавец воспрял духом, видя реального покупателя:
— Гарантирую, как не гарантирую! Я его сейчас вымою, спину ему мазью намажу чтобы не сдох, попить дам! Только колодки не снимай — убежит сразу. И спиной не поворачивайся — может врезать чем- нибудь. Ну что, пергамент писать на него? Двадцать три монеты, вместе с пергаментом, по рукам?
— По рукам. Пиши.
— Я отвернулся от торговца, плюнувшего на руку и пытавшегося прилепить свою вонючую слюну к моей руке, и стал ждать, когда он своим пером заполнит маленький клочок пергамента, указывающий на то, что я законно купил раба у такого-то торговца за такие-то деньги. Потом он приложил к пергаменту
