Не захотел я отдавать перстень этому уроду за имя купившего девушку — мне так стало противно, так гадко его видеть, что захотел хоть как-то ему нагадить. Смешно, наверное. Да наплевать. Направление поиска мне известно — теперь надо будет пойти к порт, узнать, какие корабли отходили в сторону Арзума в ближайшие десять дней и не было ли на них девушки акома. Если была — кто её вёз. Вот и всё. При достаточной логике и зачатках дедукции можно спокойно выяснить всё, что хочешь (Я был доволен собой — ну Шерлко Холмс, и всё тут, право слово!). В общем — не дал я ему перстня за имя покупателя, сам решил выяснить.
Выйдя из здания администрации, автоматически зашагал к дому купца, и уже прошёл метров триста, когда с неудовольствием вспомнил, что стал обладателем строптивого раба, который так и смотрит, чтобы мне башку разбить — я же теперь его злой хозяин. Для чего я его купил, что с ним буду делать — честное слово — даже не представлял. Отпустить на волю, как птичку-жаворонка? Да его тут же поймают охотники и опять продадут — он выделялся на фоне местных смуглых жителей, как шишкинская сосна на утёсе, да и куда он денется без денег и вообще средств к существованию. Интересно — как он собирался пробираться к себе домой, когда убегал от хозяев? Или это был чисто бунтарский, стихийный протест? В любом случае — узнать я могу только от него — и я выругавшись, повернул назад.
За тот час, что меня не было, в клетке почти ничего не изменилось — только то, что по-моему, раба облили водой из ведра — его волосы свисали мокрыми сосульками и выглядел он как мокрый воробей, только — довольно большой и злой воробей.
Торговец стоял у клетки, вопил, понося его последними словами. Как я понял из его воплей: «Твой раб...! А он....! А его....!» — белый раб, когда начали снимать с него колодки, врезал головой в нос торговцу и похоже сломал его — вся грудь торговца была в засохшей крови.
Торговец стал требовать от меня компенсации за причинённый физический и моральный ущерб, понесённый от моего раба, я парировал это тем, что ещё не получал своего раба из «салона», так что все повреждения, нанесённые данным объектом на совести бывшего владельца — на что торговец сразу заткнулся. И правда — чего можно предъявить, когда я раба ещё не получал? Я только формально вступил в права собственности данным движимым имуществом, но фактически ещё его не получил!
Так, отбившись от претензий нерадивого продавца, взяв верёвку, привязанную к шейному ошейнику раба, я и отправился с ним вниз по улице к дому купца.
Раб ковылял довольно быстро, несмотря на путы, обвивающие его ноги и злобно сопел, бормоча под нос какие-то незнакомые, но очень похожие на ругательства слова.
Отойдя метров пятьсот от рынка, я зашёл в тень большого «тутового» дерева и подпрыгнув, опять достал гроздь ягод. Часть сунул себе в рот, а часть протянул рабу:
— Будешь? А! — забыл! — у тебя руки сзади связаны! Давай тебе в рот положу... — я оторвал несколько ягод и сунул ему в рот. Раб яростно дёрнулся и сплюнул в придорожный песок вложенные ему в рот ягоды.
Я с сожалением проводил взглядом пропавший продукт, и сказал:
— Давай-ка мы с тобой поговорим, чтобы всё разложить по своим местам. Ты хорошо меня понимаешь? Говоришь на имперском языке?
Раб подумал и медленно кивнул:
— Всё понимать. Говорю.
— Хорошо. Начало положено. Начнём с того, что ты мне нужен настолько же, насколько мне нужна третья нога.
Раю недоумённо посмотрел на мои ноги, потом в глазах появилось понимание:
— Ты иметь в виду, что я тебе совсем не надо? А зачем купить?
— Сам не знаю, зачем я тебя купил...жалко стало, видно. Старею, наверное!
Раб засмеялся, его разбитые губы разошлись и по подбородку потекли капли крови:
— Ты — стареть! Да ты мальчик по наша мерка!
Он нахмурился:
— Не хотеть жалость! Я мужчина, воин! Я умереть в бою! Не жалеть! Дать меч и я умереть в бою!
— Умереть всегда успеешь. С мечом или без, все там будем. В общем так — я не знаю что с тобой делать. Мне ты не нужен. Я тебя отпущу, но тебя тут же возьмут охотники за рабами. Но ты же хотел свободы? Вот и умри в бою, если хочешь. Или пойдём со мной, будем думать, как тебе помочь стать свободным. Сейчас я развяжу тебе руки и ноги — только не бросайся на меня, ладно? Иначе придётся причинить тебе боль, а я этого не люблю и не хочу. Торговец намазал тебе спину мазью? Вижу — не намазал. Вот грязный мунга! Прибил бы его... давай-ка сюда свои руки...текс...ноги сам развязывай — мне лень.
Раб...вернее — бывший раб — с недоверием посмотрел на меня и потёр руки, растёртые на запястьях грубой верёвкой, пожал плечами, и принялся распутывать ноги. Закончив, выпрямился, с недоверием посмотрел на меня и сделал несколько шагов назад, как бы готовясь бежать, куда глаза глядят.
Я с усмешкой посмотрел на него:
— Вот ты и свободен. Странное ощущение, да? Я тоже был в рабских лагерях и так же, как тебе, мне снесли спину — только она уже зажила, знаю каково тебе сейчас. Вот она свобода, а только куда с ней деться? Как её есть, пить, одевать? Вот так и многие рабы — подумают, подумают — и опять к хозяину. Ну ладно — хватит болтовни.
Я встал с большого камня, на который присел, пока моя покупка освобождала себя из упаковки, и пошёл вниз по улице, кинув через плечо:
— Хочешь — иди со мной, хочешь иди куда глаза глядят — мне безразлично. Сбежишь — так мне меньше проблем.
Через шагов пятьдесят я услышал за собой топот деревянных сандалий и угрюмое сопение.
Усмехнувшись, я сказал:
— Вот так-то лучше — это доказывает, что голова у тебя есть, и ты в неё не только ешь, но ещё ей и думаешь. Кстати, я вообще-то не имперец, я акома, если тебе это что-то говорит.
— Говорит — неожиданно ответил мой спутник — акома отличные воины, так мой отец говорить.
— Дааа? Умный у тебя отец. Только вот почему он отпустил тебя одного в чужую страну? Как ты вообще мог додуматься сюда в одиночку забраться? Да ещё с плохим знанием языка, насколько я понял.
— Он не отпускал. Я сам уйти — угрюмо пояснил собеседник и замкнулся, видимо не желая вдаваться в подробности. Да я особенно-то и не влезал ему в душу, захочет — сам расскажет. У всех свои тайны...
Долго ли, коротко ли, но привела нас дорожка прямохожая...или кривохожая...в общем через час мы дотащились до дома купца, я постучал в дверь — открыл опять парнишка-слуга, а из-за него выглянула Рила:
— Наконец-то! Живой? Слава богам!
— Нет, я мёртвый притащился! — проворчал и прижал к груди бросившуюся на шею девушку. Она тихо прошептала мне в ухо:
— Я так боялась! Даже хотела побежать за тобой! Но побоялась навредить тебе...
— Эт верно — залихватски бодро сказал я — я и один нормально справляюсь!— сам же немного растрогался. Приятно всё-таки, что кто-то за тебя волнуется, тебя ждёт.
Рила открыла глаза, увидела парня позади меня, и изменившимся, удивлённым голосом спросила:
— Это ещё что за больной мунга? Ты откуда притащил это чудо?
— Эй, эй, потише! Это великолепный раб, которого я за огромные деньги купил сегодня на рынке! Аж за двадцать монет!
Рила прыснула:
— Двадцать монет?! Да сандалии стоят дороже! Он что, какой-то гнилой, что ли? Ты где его откопал? Тебе в придачу, случайно, не дали ещё тележку, чтобы его возить?
