Дань псам

Запихни его в угол
Бесполезная вещь! Горе мне передай
Ты не любишь платить, а особенно кровью
Раны — мерзость сплошная
Ты же ищешь лишь тихий уют
До конца своих лет

Оттолкни его — и толкнется в ответ
Страх твой выразит криком, да, криком
Ты не думал и ты не гадал и представить не мог
Что сумел натворить отвернувшись
Ну же, вой, ну же, выкажи ужас или неверие
Нет его, больше нет
И не будет

Протолкайся вперед
Вырывая глаза у вопящих сородичей
Без наследства останутся чудные дети твои
Ты убил, ты убил
Ты грядущее отнял ради великих иллюзий
Мир погиб. Мира нет…

«Исповедь умирающего Сайбена», Сайбен из Арена

Глава 13

Мы долго следили, как брел он, шатаясь
Под весом того, что держал
В руках
Мы думали, что он увенчан короной
Когда ж подошел, различили: то змей, кусающий
Собственный хвост
Когда он упал, мы разлили в бокалы вино
Когда он восстал, засмеялись
Сказали привет
И вмиг замолчали, увидев, какую же тяжесть
Так долго берег он
Нахмурились мы, когда гость с облегченьем
Сказал, что невинный и только что найденный мир
Стал нашим
Взглянув друг на друга, мы, словно великие боги
Непрошеный дар получившие
Достали ножи
Усердно трудясь, мир на сотню кровавых кусков разделили
И вволю нажрались
Когда не осталось и крохи, он плакал
Глаза отводил, преисполненный гнева, печали
Руки к небу вздымал
Но волки оставят лишь кости от мира любого
Сказали мы искренне
Собственной правдой гордясь
Да только уже отвернулся он и не заметил
Что горькою стала слюна
Что яд в нас проник исподволь
И ноги внезапно ослабли
Мы долго следили, как меряет лигу за лигой
Пришелец, скорбя
Успешно сгубив наши, про осторожность забывшие, души
И смерти укус подарив.

«Последние дни наших наследий», Рыбак Кел Тат

Широкие рессоры кареты прогнулись, смягчая мощный удар; когда сила отдачи подбросила повозку вверх, Грантл краем глаза заметила, что один из братьев Бревно не удержался и полетел через зернистый воздух — колотя руками, махая ногами, выразив на лице тупое удивление. Затем резко брякнула привязь. Грантл понял, что идиот привязался за лодыжки и теперь, похоже, волочится за каретой по земле.

Визжащие кони с трудом тащили повозку по неровной, каменистой почве, гривы их развевались. Темные фигуры падали под копыта и что-то невнятно вопили; карета грузно перекатывалась через тела.

И еще кто-то вопил над самым ухом. Грантл обернулся: второй брат Бревно — Джула — тащил привязь. Показалась нога — мокасин пропал, длинные узловатые пальцы растопырились, словно отыскивая опору. Затем появились лодыжка, мосол колена… наконец весь Амба оказался наверху. Найдя за что ухватиться, полез на крышу. Да, такой странной улыбки Грантл еще не видывал…

В тусклом свете карета трайгаллов катилась, прорезая кишащие массы словно корабль — обезумевшее море. Гнилые руки вздымались, тянулись к ней со всех сторон. Некоторые находили за что схватиться — только чтобы быть вырванными из суставов. Иные мертвецы теряли не руки, а ноги, и поэтому продолжали карабкаться, явно ища лучшей доли.

Теперь стало ясно основное предназначение дольщиков. Полнейшая Терпимость, коротенькая, пухлая, всегда ясно улыбавшаяся женщина, сейчас рычала и размахивала топориком, отсекая вцепившиеся руки. Кости трещали, как сучки дерева; она вопила и била ногами по сухим лицам так сильно, что головы слетали с плеч.

Проклятые трупы. Они едут по морю живых мертвецов, и каждый, похоже, решил прокатиться без билета.

Позади Грантла нарисовался массивный силуэт. Баргаст, волосатый как обезьяна, оскалил черные зубы в восторженной ухмылке.

Держась рукой за медное кольцо, Грантл выхватил одну из сабель и обрушил тяжелое лезвие на голову трупа. Макушка отлетела прочь. Веселая улыбка вдруг пропала. Извернувшись, Грантл лягнул Баргаста в грудь. Выходец отвалился. Через мгновение появился кто-то еще — узкоплечий, с венчиком нечесаных волос вокруг лысины. Лицо его было безумным.