охватившее всё подлое и жестокое, слово, обозначающее особенный блеск в глазах того, кто готов нести ужас, боль, отчаяние и неизгладимое горе?
Придайте демону кроваво-красную чешую, заточенные когти. Щупальца, капающий из пасти яд. Три глаза и шесть змеиных языков. Он свернулся тут, в душе, последнем обиталище из бесконечного множества обиталищ, и пусть сами боги склонят колени в молитве.
Да хватит. Зло — всего лишь слово, объективация того, что не нуждается в объективации. Отбросим идеи о некоем внешнем источнике отвратительной бесчеловечности. Горькая истина в том, что мы сами от рождения склонны к равнодушию, к сознательному пренебрежению добротой, к отказу от всех моральных устоев.
Но это слишком мерзко. Так давайте назовем это «злом». Раскрасим его всеми цветами огня и яда.
Все извращенные поступки кажутся в свое время совершенно естественными и даже необходимыми. Они случаются так неожиданно, хотя бы внешне; но если поглядеть в корень, причины обнаружатся всегда — вот самая горькая изо всех истин.
Муриллио шел из школы фехтования — рапира у бедра, перчатки заткнуты за пояс. Случись ему встретить кого-нибудь знакомого, тот вполне мог не узнать его перекошенного лица. Скулы его заострились, лоб ужасно наморщился. Казалось, он охвачен внутренней мукой, его тошнит от самого себя. Он выглядел постаревшим, озлобленным. Выглядел как человек, страшащийся своих мыслей, как человек, случайно увидевший себя в свинцовом окне, в серебряном зеркале — и отскочивший, с вызовом глядя в собственные глаза.
Лишь дураки решились бы заступить ему дорогу.
За спиной его мялся ученик. Он хотел было приветствовать наставника, но заметил выражение лица Муриллио… Парень был юным, но не глупым. Так что он просто пошел следом.
Беллам Ном не привык отсиживаться за пазухой у какого-нибудь бога. Приметьте его, приметьте хорошенько.
Спор был горячим, хотя и безмолвным. Калека — Па вдруг словно возродился, найдя в себе неожиданные силы и сам вскочив в тележку; Мирла, сверкая глазами, попыталась ему помочь, но муж оттолкнул ее руки.
Мяу и Хныка смотрели на них во все глаза, глупо, как и полагается сосункам, впитывая все увиденное и не понимая ничего из впитанного. Что до Цапа… ох, как смехотворно их возбуждение. Он отлично знал: Ма и Па — полные идиоты. Слишком тупые, чтобы преуспеть в жизни, слишком тугодумные, чтобы это понять.
Они мучают друг дружку по поводу пропажи Харлло, общей неудачи, совместной некомпетентности, вызывавшей ненависть и жалость к себе. Смешно. Жалко. Чем скорее Цап от них избавится, тем лучше. Он снова поглядел на сестричек. Если бы Ма и Па пропали, он смог бы продать обеих и заработать денежек. А на что иное они годятся? Пусть кто другой подтирает вонючие зады и запихивает жрачку в пасти — треклятые твари половину выплевывают, половиной давятся, а потом ревут от… да ладно вам, от самого легкого шлепка!
Однако его отвращение было тонкой коркой, скрывавшей кипящий ужас, ужас, рождаемый отдаленной возможностью. Па и Ма ушли в храм, новый храм, посвященной богу столь же увечному и бесполезному, как сам Бедек. Верховный Жрец, называющий себя еще и пророком, является самым уродливым из калек. У него отказало всё ниже рук, половина лица опустилась. Глаз высох, потому что веки не закрываются. Весь он похож на гнилого краба — Цап видел его сам, когда стоял на обочине и смотрел, как болезненного вида поклонники несут Пророка на ближайшую площадь, где он прокаркает очередную речь о конце света и о том, что выживут лишь больные и глупые.
Неудивительно, что Па так завелся. Нашел бога по себе, нашел себе подобного. Так всегда бывает. Люди не меняются по образу бога; нет, они меняют бога по себе.
Ма и Па вышли в сторону Храма Увечного Бога; они надеются поговорить с самим Пророком. Готовы просить божьего благословения. Хотят открыть, что сталось с Харлло.
Цап не верил, что у них получится. Но как можно быть уверенным? Вот что его пугало. Вдруг Увечному известно о делах Цапа? Вдруг Пророк помолится и узнает истину, а потом перескажет Па и Ма?
Цапу придется бежать. И он захватит Хныку и Мяу, продаст и получит денежек, ведь денежек нужно много. Пусть кто другой подтирает вонючие…
«Да, Ма, я о них позабочусь. А вы сходите, может, что-то разузнаете».
Поглядите на них, таких обнадеженных, таких глупых. Думают, будто кто-то сможет решить их проблемы, избавить от убожества. Увечный Бог. Что может быть хорошего в увечном боге? Сам себя исцелить не способен! Пророк собирает огромные толпы. В мире много бесполезных людишек, так что неудивительно. Все хотят сочувствия. Ну, семейка Цапа заслужила сочувствие, а может быть, и немного денежек. И новый дом, и еды, которую можно есть, и пива, которое не противно пить. Честно говоря, они заслужили горничных и лакеев, и людей, которые будут за них думать и приносить все, что только нужно.
Цап вышел из дома и следил, как Па и Ма ковыляют вниз по улочке. Шлеп — плюх.
Хныка пыхтела, вероятно, готовясь зареветь, ведь Ма скрылась из глаз, а такое случается редко. Что же, придется падали заткнуться. Хороший шлепок по груди, и снова станет тихо. Может, надо вдарить обеим. И завернуть в тряпки, чтобы ловчее было уносить при побеге.
Хныка заревела.
Цап развернулся и поглядел на гадину. Рев перешел в вопли. — Да, Хныка, — мягко ухмыльнулся Цап. — Я иду за тобой. О да, иду.
Ох и задал он ей!
Беллам Ном понимал, что происходит что-то плохое. Просто ужасное. Атмосфера в школе стала кислой, почти ядовитой. Вряд ли это помогает узнать про дуэли, про то, как уцелеть в схватке клинков.
На личном, эгоистическом уровне это раздражало, но лишь бесчувственный ублюдок думает так. Суть в том, что нечто сломало Стонни Менакис. Сломало полностью. А это разбило и душу Муриллио, ибо он любит ее — в этом нет сомнений, ибо иначе он не оставался бы здесь сейчас, когда она обходится со всеми, а особенно с ним, столь грубо.
Не так уж легко оказалось понять, в чем проблема, ведь они держат язык за зубами; однако он взял за привычку оставаться и прятаться в тенях, как будто прохлаждаясь после звона тренировки на горячем плацу. У Беллама Нома острый слух. И еще у него есть природный талант, которым он обладает с детства: умение читать по губам. Очень полезный талант, как оказалось. Мало кому удается сохранить свои тайны от Беллама.
Учитель Муриллио пришел к некоему решению и выбежал словно одержимый; Беллам быстро понял, что ему не нужно прятаться, следя за ним — целый легион Багряной Гвардии мог маршировать по улице, и Муриллио ничего бы не заметил.
Беллам не знал точно, какую роль сможет сыграть в надвигающихся событиях. Все, чего ему хотелось — оказаться в нужном месте в нужное время.
Приметьте его хорошенько. Подумайте о смелости без сомнений и компромиссов, подумайте о героях. Маленьких и больших. Всяких. Когда случается драма, они тут как тут. Оглянитесь. А вы сами где?
Он казался человеком столь безобидным, вполне соответствующим прозванию; в небольшой конторе не было ничего, выдающего амбиции Скромного Малого, его кровожадное стремление использовать Себу Крафара и всю Гильдию Ассасинов.
Безвредный, да… но Себа ощущал, как под непримечательной одеждой тело покрылось потом. Да, он не любит появляться на людях, особенно при свете дня, но едва ли эта боязнь главенствует на встрече с господином Железоторговцем.
«Все просто. Я не люблю этого типа. Неужели удивительно? И плевать на то, что он предложил самый крупный контакт за мою бытность во главе Гильдии. Может быть, малазане предложили Воркане еще
