— Боги подлые, ты показываешь, что у тебя появились сожаления?
Тоблакай отвернулся от мертвого Пса, окинул взором дочерей. — Я много о чем сожалею… Но не об этих двух.
— А если у них другое мнение, Карса?
— Почему бы? Я дал им жизнь.
— Думаю, — бросила Семар, — что никогда тебя не пойму. — Она тоже поглядела на дочерей. — Они знают, о чем мы беседуем? Конечно, нет, откуда им выучить языки Семиградья. Так чего ты ждешь, почему не поговоришь с ними?
— Я жду, — ответил он, — того момента, когда мне будет что сказать.
В этот миг на улице появилась еще одна женщина. Ее взор был устремлен на Карсу Орлонга. — Тоблакай, — сказала она, — у меня к тебе послание. — Она говорила по-малазански.
— Не знаю тебя, — ответил Карса на том же языке.
— Наши чувства взаимны, — фыркнула она, — но давай не будем грубыми. — Она помедлила. — Хочешь, я расскажу послание в тайне, или могу выкрикнуть при всех.
Карса бросил Семар Дев озадаченный взгляд: — Я рассказывал тебе, Ведьма, что малазане мне по душе?
— Да, — ответила он со вздохом.
— Тебе не нужно кричать, малазанка. Но не нужно и прятаться в угол. Передай таинственное послание, но сначала скажи, от кого оно.
— Ладно. Думаю, от Худа.
Семар Дев фыркнула: — Дайте догадаться. «Продолжай трудиться, мой лучший помощник».
Малазанка поглядела на нее. — Когда все кончится, позволь поставить тебе выпивку.
Брови Семар поднялись.
— Послание, — прогудел Карса
— Да, да. Вот. Ты не должен покидать Даруджистан.
— А если покину?
— Тогда ты можешь пропустить единственную возможность исполнить давнюю клятву.
— Я давал много клятв.
— Я шокирована.
Карса улыбнулся, но на лице его читалось что-то злое. — Подробнее не скажешь?
Женщина снова помялась. — Я передумала. Это действительно тайное дело — не обижайся, Ведьма. Он ведь так тебя назвал? Просто я…
— Говори, — велел Карса.
Семар Дев поразилась, что малазанка не отпрянула при виде угрожающей гримасы Карсы. — Тоблакай, ты будешь нужен.
— Для чего?
— Как же? Чтобы убить бога.
— Какого еще бога?
Малазанка выпучила глаза, впервые за время разговора испуганная: — Я думала, ты убежишь, едва услыхав такие слова. Как любой человек в здравом уме.
— Тогда ты выбрала неподходящего воина. — Во рту у Семар было сухо. — И ты права: я хотела бы не слышать всего этого. Я ухожу, так что передавай всё послание.
— Иди в «К’рул-бар», — посоветовала малазанка. — Скажи, что тебя прислала Хватка. Завтрак, хорошее вино. Если Дымка приготовит тебе ванну и выделит мыла, будет неплохо.
— Как мило с твоей стороны.
— Я такая, — ответила Хватка.
Семар Дев отправилась на поиски бара. Слова о завтраке прозвучали привлекательно, как и упоминание о хорошем вине. Что касается ванны… что ж, если ей предложат, она так устала, что не сможет отказаться.
Десятки тысяч шли за волом и телегой, когда те повернули от Приозерья к району Имений. Звенели колокола; Великие Вороны кружились, громко каркая. А над холмами подле ворот Двух Волов уже поднимались клубы пыли.
Каладану Бруду не пришлось отесывать камни или вонзать лопату в твердую почву. Пробудился садок Теннес; плоть Бёрн приняла новую форму и новое назначение. В заранее выбранном месте преображался целый холм. Когда Бруд прибыл ко входу в могильник и поднял на руки тело Аномандера Рейка, погребальная камера была готова. Он вошел внутрь, потом вышел и помедлил, как бы пораженный зрелищем десятков тысяч безмолвно скорбящих людей, вставших кольцом у подножия кургана. На глаза показалась громадная каменная плита, вышедшая из-под земли.
А затем Каладан Бруд одной рукой переместил плиту на место и поднял молот. Запечатывая могильник навеки.
Аномандер Рейк упокоился в темноте. Без оружия, без сокровищ и роскошных вещей. Его плоть не защитили от распада. Даже не смыли кровь и грязь, покрывшие лицо. Подобные ритуалы не в почете среди Тисте Анди: для них оставшееся без души тело становится слепой, бесчувственной и бесполезной вещью.
Смерть отправляет их в реку тьмы, протекающую через разрушенный город Харкенас, через давно мертвое, давно покинутое чрево. В реку. А река должна течь вечно, все дальше и дальше.
Каладан Бруд закрыл гробницу и начертал на блеклой доломитовой плите единственный, глубоко врезанный символ. Старинный глиф Баргастов, имеющий значение точное — и в то же время полное множества слоев смысла. Хотя это понимает лишь тот, кто лицом к лицу встретился с тем, что он означает.
Единственный знак.
Означающий «горе».
Когда Барук скрылся в недрах своего экипажа и карета покатилась к имению почтенного Верховного Алхимика; когда здоровяк — Тоблакай и Хватка закончили беседу и пошли своими путями (за Тоблакаем двинулись дочери и хромой пес); когда место смертного боя двух великих воинов стало всего лишь россыпью камней, кое-где запачканных поблекшей на солнце кровью — две фигуры шагнули из теней, появившись около мертвых Гончих Света.
Одна была едва различима, невзирая на яркое освещение; призрак этот опирался на трость.
Через некоторое время призрак заговорил хриплым голосом. Точнее, сказал одно слово. — Ну?
Его спутник ответил: — Ну.
Трость несколько раз ударила по мостовой.
Спутник продолжил: — Теперь все не в нашей власти — до самого конца.
— До конца, — согласился Темный Трон. — Знаешь, Котиллион, Каладан Бруд мне никогда не нравился.
— Неужели? Не знал.
— Ты думаешь…
— Я думаю, — сказал Котиллион, — что нам не нужно тревожиться на его счет.
Темный Трон вздохнул. — Мы довольны? Это было… сложно… так рассчитать время. Мы довольны? Вроде бы должны быть довольными.
— Проклятые Гончие Света. Неожиданность. Две — да. Но десять? Боги подлые.
— Хмм. Я больше встревожился, увидев временное исцеление рассудка моего Мага.
— Ты так это называешь?
— У него был шанс — скользкий, но шанс. Вообрази его, владеющего Драгнипуром.
Котиллион поглядел на спутника: — Ты намекаешь, что он не отдал бы его? Амманас, да ладно тебе. Это все твоя игра. Меня не обмануло его временное неподчинение. Ты клялся, что не захватишь меч. Но ты же не упоминал об одном из Верховных Жрецов, который может сделать то же самое.
— Он был бы моим! — зашипел, внезапно разъярившись, Темный Трон. — Если бы не придурковатый
