— Поскорее бы, — сказал какой-то лежачий раненый с соседней телеги.
— Скоро, скоро, — сказал Палевский, — оглянуться не успеете. Только перетерпеть немного. Бывайте здоровы, ребятушки, еще встретимся! Бог в помощь!
Он в прощальном жесте поднял руку и тронул гнедого, который, тряхнув головой, поскакал дальше по дороге. За Палевским потянулась его свита, на ходу кивая Швайгену и бросая любопытные взгляды на Докки.
— И сразу полегчало, — сказал сосед барона. — Доброе слово всему приятно.
Докки поспешно распрощалась со Швайгеном, наконец поцеловавшим и отпустившим ее руку, и поехала вперед, переживая эту мимолетную, такую долгожданную встречу с Палевским. Еще недавно отчаянно желая увидеть его, теперь она о том ужасно жалела, поскольку поняла: если их знакомство могло что-то значить для него в Вильне, то теперь и она, и та мирная жизнь стали настолько далекими за эти недели войны, что были отодвинуты им куда-то на самый задний план.
Глава III
Они доехали до развилки дорог и направились прямо, на север, тогда как поезд с ранеными и военные отряды сворачивали направо.
— Может, подождем здесь слуг? — чуть погодя спросила Докки у Афанасьича.
— Нечего их ждать, — сказал тот. — Дальше отсель убраться след. Догонят.
Докки только кивнула, не желая вступать в пререкания с и без того взвинченным и расстроенным Афанасьичем, который все никак не мог успокоиться, что привез ее на место сражения армий.
«Он, верно, еще обижен, что Палевский меня проигнорировал», — подумала Докки, зная, как самолюбиво воспринимает слуга любые проявления неуважения или равнодушия к барыне. Сама она находилась в странно оцепеневшем состоянии, даже не пытаясь найти оправдания холодности Палевского — де, он занимается своим «мужеским делом», как говаривал Афанасьич, и ему не до деликатничанья с ее нежными чувствами. Или ему опять не понравилось, что Швайген держал ее за руку? Но он же должен был понимать, что это случайность.
«Ах, как глупо все! — говорила она себе. — И чего я ждала? Что он, увидев меня, растает, бросится ко мне, обмирая от счастья? Как глупо — все эти мои надежды, мои мечты… Как глупо!»
Ей казалось, она все бы сейчас отдала, лишь бы очутиться в Петербурге, в своем доме, закрыться в спальне, дать волю вдруг закипевшим слезам, просившимся наружу, выплакаться, а потом забыть, забыть все, что с ней произошло за последние недели, и вернуться к той спокойной, умиротворенной и пустой жизни, которую вела до недавней поры.
— Эй, эй, погодите! — позади вдруг раздался чей-то крик и топот копыт. — Стойте!
Докки обернулась и увидела скачущих к ним нескольких военных. На какое-то мгновение в ней встрепенулась надежда, но тут же притихла, и она мысленно отругала себя за невольное ожидание чуда.
— Что им надобно? — проворчал Афанасьич, недружелюбно глядя на приближающихся всадников. — Чего кричат, чай, не глухие…
— Куда едете? — спросил их, приблизившись, один из офицеров, одетый в белый мундир с аксельбантом.
— В Друю, — нахохлившись, сказал Афанасьич.
— Туда ехать нельзя, французы на Динабург и Друю идут.
— Французы ж вон там остались, — не желал сдаваться слуга, кивая в ту сторону, откуда они приехали. — За рекой.
— Их много, — ответил на это офицер. — Они и за рекой, и у Динабурга, и у Минска.
— Тьфу, — сплюнул Афанасьич, вновь забывшись, за что получил сердитый взгляд от офицера, которого, казалось, шокировало такое поведение слуги при своей хозяйке.
— Сударыня, позвольте сопроводить вас в безопасное место, — он обратился к Докки с удивившей ее настойчивостью в голосе.
Она недоуменно приподняла брови.
— Право, это слишком большая честь для меня, — сказала она. — Вы можете просто подсказать нам безопасное направление на север. Мы едем в Петербург и…
— Позвольте, мадам, — офицер сделал жест рукой, приглашая ее следовать обратно в сторону развилки. — Мне надобно проследить, чтобы вы были доставлены в целости и сохранности.
Он кивнул своим спутникам, те развернули лошадей и поскакали назад, а сам офицер с легким поклоном и соответствующим движением рукой повторил:
— Прошу вас.
Докки переглянулась с Афанасьичем. Понимая, что в подобной ситуации не следует спорить с военными, она повернула кобылу и поехала за верховыми. Слуги последовали за ней, офицер скакал сбоку. Не доезжая развилки, передние всадники, а за ними и Докки со своим сопровождением свернули влево на лесную тропинку, выведшую их через вспаханные поля к пустой деревеньке, миновав которую, по проселочной дороге, идущей через луга, они достигли березовой рощицы. Сбоку, на опушке расположились военные, к которым направились провожатые старшего офицера, сам же он поехал прямо в рощу. Докки и Афанасьич, вновь переглянувшись, последовали за ним и через несколько минут оказались на поляне, где на поваленном стволе березы сидели еще какие-то офицеры, а перед ними стояли бородатые казаки в мохнатых шапках и взволнованный господин в статском мундире, горячо говоривший:
— Откуда же я знал? Воля ваша, все думали, что французы идут. Вот я и…
— По бумагам вы закупили фураж неделю назад и тогда же свезли в магазин, — сказал один из офицеров. — А подводы где взяли?
— Да я… — статский замялся. — Э… подводы были…
Офицер перебил его, ткнув в лист ведомости, которая лежала у него на коленях:
— Все подводы к тому времени в армию забрали. За ложь и воровство под суд пойдете.
Тот испуганно оправдывался, а Докки тихо сказала Афанасьичу:
— Не понимаю… Этот вроде как арестован, а нас зачем сюда?
Тут казаки переступились, и между ними в образовавшемся просвете Докки заметила офицера в белом мундире, что привез их сюда. Он о чем-то докладывал военному, сидевшему отдельно ото всех на складном стуле.
«Верно, рассказывает, как доблестно поймал злоумышленников, а то и шпионов, направлявшихся в Друю», — подумала Докки, пытаясь разглядеть этого начальника — его загораживала спина их провожатого. Ей было видно лишь колено над пыльным сапогом да край эполета. Но когда офицер наконец отошел, она увидела, что на стуле вразвалку сидит Палевский и смотрит прямо на нее уже не тем отстраненным и равнодушным взглядом, а острым и напряженным.
Если она не упала в обморок, то только потому, что после всех переживаний этого долгого утра у нее не нашлось сил на новые волнения. Она лишь пораженно уставилась на Палевского, а он встал и направился прямиком к ней. Казаки посторонились, пропуская его, и через несколько секунд он стоял возле вконец растерянной Докки.
— Madame la baronne, вот и вы, — сказал он, снимая ее с седла. Она оперлась на его плечи, когда он взял ее за талию, и с его помощью спрыгнула на землю. Тут оказалось, что ноги ее почему-то не держат, и она бы упала, не поддержи ее Палевский в своих объятиях.
Он был так близко. И это тогда, когда она уж не чаяла его вновь увидеть. Докки показалось бы, что это сон, если бы она не чувствовала, как ее держат его сильные руки — крепко и нежно, и не видела, что его прозрачные глаза сердито смотрят на нее. Они молча взирали друг на друга, пока это молчание не прервал возмущенный голос Афанасьича:
— Ты, ваше благородие, руки-то свои при себе держи. Отпусти барыню! Слышь, что говорю?
Палевский вздохнул и, продолжая обнимать Докки за талию и прижимая ее к своему боку, бросил через плечо:
