Жена Марианне описывает его тогдашнее состояние как «срыв» (АЬэШгг).
Сам он рассматривает свои ощущения как «перезарядку», необходимую для организма. «Моя болезнь имеет много преимуществ, — пишет он жене. — Я вдруг увидел иную, человеческую, сторону жизни, которая прежде была мне неизвестна. Болезненная склонность к научным исследованиям, заставлявшая меня судорожно цепляться за работу, как за талисман, ослабла, железная рука отпустила меня. <...> Потребность тянуть эту ношу отпала»15.
«Но то было лишь начало адских страданий», — пишет он позднее Марианне. Спустя несколько недель, во время которых Вебер активно читает лекции, наступают новый срыв и глубокое истощение, сопровождаемое бессилием всех членов. Жена обеспокоена. «Что делать с мужем, для которого любое интеллектуальное напряжение подобно яду?» — спрашивает она себя. Вебер может часами бесцельно сидеть, царапая ногтем крышку стола. Читать или писать он не в состоянии, чтение вслух не переносит. Расписаться в ведомости для него смерти подобно. Жена дает Веберу глину для лепки и конструктор из камешков. Вебер послушно, как ребенок, занимается игрой. Но руки дрожат, и камни плохо ложатся друг на друга. Малейший звук мучителен, мяуканье кошки выводит его из себя.
Вебер утрачивает веру в свои преподавательские способности (как в XVII веке профессор Барлеус) и, действительно, не может преподавать. Однако он беспокоится о впечатлении, которое его болезнь производит на окружающих, и утверждает, что это не «психическая апатия». «Болезнь физического происхождения, меня подводят нервы, — пишет он матери. — Меня раздражают даже собственные записи». Веберу одинаково тяжело выслушивать как комплименты его здоровому внешнему виду, так и участливые комментарии.
Врачи ставят диагноз «неврастения в результате многолетней работы». С началом нового семестра болезнь накидывается на Вебера с утроенной силой. Чтение лекций причиняет ему страдания, у Вебера появляются навязчивые идеи, ему кажется, будто на профессорской кафедре его лицо покрывает обезьянья маска. До конца семестра остается всего несколько недель, когда он, явно пребывая в состоянии сильнейшей паники, просит немедленно предоставить ему отпуск в связи с необходимостью лечения. Его заявление тут же удовлетворяют — к профессорам, страдающим нервными расстройствами, в то время относились с сочувствием и уважением.
Обливания холодной водой в санатории «Констанцер Хоф» на Боденском озере не принесли желаемого эффекта, Веберу делается все хуже. Его беспокоят проблемы со сном. Врачи пытаются лечить ученого гипнозом, но им удается ввести его лишь в состояние полудремы. Вебер злится на докторов и их профессиональную несостоятельность. «Каждая встреча с врачами для Макса словно нож в сердце», — пишет его жена.
Осенью он возвращается на службу, но работает с трудом, затем наступает новый срыв, и становится ясно, что проблема является хронической. Перед рождеством Вебер просит освободить его от должности. Этот шаг дался ему с большим трудом. Однако заявление не удовлетворили, предложив Веберу взять бессрочный отпуск. Ученый очень истощен, составление простого документа укладывает его на неделю в кровать. В июне 1900 года он пишет прошение в Министерство образования, где указывает, что «не может больше исполнять свои обязанности» по причине «постоянно повторяющихся приступов заболевания». В последующие годы ему несколько раз продлевают отпуск с сохранением содержания. Это продолжается более четырех лет, и, в конце концов, Вебер все же оставляет профессорскую должность.
Освобождение наступило, но облегчения нет. Вебер проводит еще несколько месяцев в санатории, специализирующемся на лечении нервных заболеваний, на этот раз в Альпах, и пробует на себе новые методики — гимнастику и глубокое дыхание. Порой он бродит по горам, но чаще лежит в саду. Драматизм горного ландшафта усиливает его страдания, и спустя всего лишь несколько дней Вебер впадает в летаргическое состояние и не способен даже написать весточку жене. Чтобы выйти из положения, он отправляет ей заранее заготовленные карточки, в которые вписывает только отдельные слова: сон «ужасный», ноги «слабые», голова «глупая».
Но и в самые тяжелые периоды болезни Вебера переполняет жажда жизни. В частности, он поддерживает пребывающего в тяжелой депрессии молодого родственника (который позднее кончил жизнь самоубийством). В 1901 году они вместе едут на Корсику, совмещая, как тогда было принято, лечение, реабилитацию и отдых. Путешествие началось безмятежно. Лежа под оливой и вдыхая аромат лаванды и тимьяна, Вебер впадает в блаженное оцепенение. Впервые за долгое время он пытается «обходиться без снотворного» и без успокоительного брома. Несколько недель они живут в отеле, постояльцы которого постепенно разъезжаются, гостиница пустеет. Родственник чувствует себя все хуже и уезжает домой. Макс и Марианне едут дальше: Сорренто и Капри, Швейцария, новые приступы бессонницы, возвращение в Италию. Вебер, как вечный скиталец, не может найти себе места.
1902 год. После четырех лет болезни и двух лет отсутствия Вебер с женой возвращаются в Гейдельберг. Начинается медленное возвращение к жизни. Ученый время от времени встречается с коллегами, хотя после этого ночью испытывает мучительное беспокойство и вынужден принимать сильное снотворное. Он пробует работать, понемногу, маленькими дозами, опять страдает от бессонницы, снова делает перерыв в работе. Болезнь дает рецидив. Вебер уезжает на юг, туда, где можно жить без обязательств, не сравнивая себя ни с кем, и прежде всего с самим собой периода расцвета творческих сил.
Что мучило его сильнее всего?
Демоны. Так называл это сам Вебер. Они рвали его на куски. «Он всегда спал беспокойно, никогда не расслаблялся, боялся нападения демонов», — писала жена. Выходит, в то время как современная Веберу наука говорила о нервозности и строила предположения о взаимосвязи культуры и неврозов, Вебер боролся с демонами. Медицинская терминология и диагнозы его не устраивали. Его проблема имела более глубокие корни.
Данные медицинских осмотров Вебера до нас не дошли, его собственное описание хода болезни сохранилось плохо. Зато есть свидетельства его друга Карла Ясперса, богатая переписка с женой и письма жены Вебера к его матери Хелене. Последние поражают своей детализацией. Так, в течение многих лет Марианне подробно описывает свекрови ночные семяизвержения у супруга, видя в них причину его бессонницы.
Подобная откровенность нуждается в комментариях. В письмах нет даже намека на осторожность в описании интимной жизни мужчины: две женщины обстоятельно обсуждают сексуальные проблемы мужа и сына. Поневоле начинаешь ставить под сомнение правильность общепринятого тезиса о подавлении сексуальности в конце XIX века и выводы, сделанные Питером Гэем в его классическом исследовании интимной жизни буржуазии16. Подавление, возможно, имело место в обществе, но не на уровне частных бесед, писем и дневников, и уж конечно, не перед лицом многочисленных врачей, всегда готовых выслушать сексуальные признания пациента. Мишель Фуко назвал этот интерес экспертов «желанием знать»: секуляризованный мир изобрел новые техники, чтобы узнать то, о чем раньше говорили только в исповедальне17.
В буржуазном обществе произошло обособление сферы интимной жизни, спальня стала рассматриваться как место сугубо приватное, зона активизации сексуальности и телесности. (В спальне Вебера, например, хранилась серия эротических гравюр символиста Макса Клингера.) Болезнь также давала право открыто обсуждать вопросы, касающиеся физических проявлений. Разговор о болезни мог выступать в качестве субститута или кодированного сообщения об интимных и запретных предметах. Например, обстоятельные рассказы о работе кишечника (в то время это было комильфо) позволяли человеку, не нарушая приличий, поведать окружающим о своих осознанных и неосознанных проблемах.
В чем же состояли проблемы Макса Вебера?
Все началось с нарушений речи и моторики. На лекциях он запинался и долго не мог найти подходящее слово (вспомним Каспара Барлеуса!). Потом пришло бессилие. Он не мог заставить себя ни читать, ни писать, ни говорить, даже ходьба давалась ему с трудом. После короткой прогулки он чувствовал себя утомленным. Но все это были цветочки по сравнению с настоящим страданием, которое приносила ему бессонница. Она мучила Вебера долгие годы и стала для него подлинным проклятием. С самого начала болезни он вел дневник, где описывал свое состояние, принятые лекарства, их действие. Типичная запись выглядит так: «Принял много брома, спал плохо». Вебер рассказывает о бессонных ночах, о том, как воспаленный мозг мечтал навсегда погрузиться в растительное состояние. Вебер страдает от ночных
