Ничего, кроме темноты. Ничего похожего на то, когда ему удалось увидеть себя со стороны глазами брата. И именно этот вопрос больше всего занимал мальчика: если он здесь, то тогда кто же сейчас находится в его теле? Он ведь сам видел себя живого и невредимого!
«Может быть, я раздвоился?»
Эта мысль одновременно пугала и вселяла какую-никакую надежду. По крайней мере, мама вряд ли сейчас беспокоится, и дурацкий поход на крышу не обернулся для нее несчастьем.
Но это для нее, а не для Пашки.
– Паш, – услышал он вдруг голос брата, – Пашк… Ты здесь?
– Здесь! – откликнулся мальчик, едва не издав крик радости. – Здесь! Здесь! Здесь!
Однако вновь наступила тишина, и Пашка засомневался, услышал ли его брат.
«Надо с ним поговорить!» – твердил он как заведенный, пытаясь нащупать ту нить, которая связывала его с Сашкой. Все повторял, повторял, повторял – и чувствовал, как постепенно начинает ощущать вокруг некое подобие света. И одиночество стало отступать.
А через какое-то время Паша понял – вот же он, Санек. Осталось только все объяснить…
В тот же день, после контрольной, Сашка заболел. Он не мог понять, что именно с ним происходит, но чувствовал себя отвратительно. Голова кружилась, тошнило, а все вокруг будто расплывалось.
Мама измерила температуру – та была нормальной. На всякий случай дала какие-то таблетки и строго- настрого приказала лежать в постели и не вставать. Мало того что запретила смотреть телевизор, так еще и уроки делать не разрешила.
– Спи, – сказала она, поглаживая его по голове. – Спи. Пашка сделает, а потом тебе поможет.
– Ага, как же! – буркнул Саша.
– А может, вообще завтра в школу не пойдешь, – словно не слыша его, продолжила мама, после чего поцеловала в лоб и ушла на кухню.
Санек остался в комнате вдвоем с братом. Тот, как и сказала мама, делал уроки.
– Пашка? – попытался позвать мальчик, но ответа не дождался.
Тогда он вновь попробовал взять под контроль второе тело, но сил не хватало. Что-то словно пожирало изнутри эти силы, и возникало ощущение нереальности происходящего.
Такое уже было, совсем недавно. Когда он вдруг ни с того ни с сего начал рассказывать, какую форму носят военные разведчики. Хотя прежде даже не подозревал, что знает об этом.
А потом Сашка будто провалился в темную бездну. Темную, не потому что там не было света. Там вообще не было ничего. Ничего такого, что можно было считать за ориентир или точку отсчета. Пусто – в любую сторону.
Но он там был не один.
Кто-то еще находился совсем рядом, и от него веяло столь знакомым, что Саша, ни секунды не сомневаясь, выкрикнул: «Пашка!» И угадал.
– Привет, – сказал брат. – Я хочу выбраться.
– Выбраться?! Куда?!
– Наружу.
И Сашка понял, что брат удаляется. Уходит наверх.
А еще он осознал, что если Пашка выберется, то он сам как раз останется здесь. Может быть, даже навсегда. Брат не умер, но каким-то образом очутился внутри Саши. И пока тот учился управлять двумя телами, пока жил, словно бы ничего не случилось, – все это время Паша находился внутри.
– Постой! – позвал он брата, но тот не откликнулся.
Тогда Саша рванул за ним, вверх. Они в деревне точно так же бегали наперегонки до озера, и проигравший выполнял желание победителя. Вот только в этот раз желание у обоих было одно – оказаться снаружи.
Прочь от этой безнадежной пустоты, в которой нет ничего! Выбраться туда, где кипит жизнь. Где солнце, ветер, школа, дом и… мама. Вырваться!
Это не было похоже на бег, потому что тела как таковые отсутствовали. Скорее напоминало падение наоборот. Ввысь.
Сашка чувствовал, что отстает. Брат начал подниматься первым, да он и всегда был сильнее. А может быть, пока сидел внутри, Пашка накопил сил, в то время как Санек растрачивал их на два тела сразу. И болезнь еще эта…
Все было не важно. Самое главное – брат опережал его.
И Саша ощутил, как растворяется. Темнота поглощала его тем быстрее, чем больше он отставал от брата.
– Пашка-а-а? – позвал он. – Постой!
Тот остановился, но, как показалось, слишком поздно.
– Сашка? – неуверенно спросил он. – Ты чего? Я же вернусь. В себя. И все будет как раньше. Маме ничего не скажем, слышишь?
– Не получится в себя, – хотел ответить Саша, но не смог. Пустота почти поглотила его. Мысли стали обрывочными. Он чувствовал, что осталось всего чуть-чуть.
– Сашка-а-а-а! – кричал брат, как тогда на крыше. Кажется, он даже начал спускаться, но все уже закончилось.
«Сам виноват», – только и успел подумать Саша, прежде чем исчезнуть.
– Сашка-а-а-а! – закричал Паша и резко подскочил.
Он лежал в своей комнате, на Сашкиной кровати, в его же пижаме и под его одеялом. В комнате было темно, лишь над столом горела лампа, и кто-то с неестественно прямой спиной сидел и что-то бормотал, словно заучивая. Рассмотреть, кто же это, не получалось – лишь силуэт был очерчен темным контуром.
– Что случилось?! – в комнату, резко распахнув дверь, вбежала мама и с тревогой взглянула на сына.
– Мама, – прошептал Пашка. – Мамочка!
– Что случилось? – спросила она еще более встревоженно.
– Кажется, он выздоровел, – отозвался сидящий за столом и повернулся.
Еще при звуке его голоса мальчик вздрогнул. А когда тот обернулся, словно ком застрял в Пашкином горле. За столом сидел он сам.
Паша натянул одеяло до самого носа, вжался в спинку кровати и тихонько заскулил. Мама присела рядом с ним, принялась гладить по голове, что-то приговаривать, утешать, а Пашка все никак не мог успокоиться.
А тот, второй он, спокойно развернулся и продолжил бубнить…
Меня предупредили:
– Могут быть непредвиденные последствия. Дефициты личности, провалы памяти. Когнитивный диссонанс, обусловленный двойственным восприятием. Не исключено, что альтер эго может на вас как-то влиять.
– Ладно, – храбро сказал я. – Это еще посмотрим. Где тут расписываться?
– Меня Валера зовут, – запоздало представился молодой человек и придвинул ко мне пакет бумаг.
Я бегло их перелистал, потратив минуту. Зато не менее получаса проставлял подписи, причем на каждом листе.
Удивительные формальности для подпольного бизнеса!
Неделю меня исследовали. Брали всяческие анализы. Заглядывали через какой-то прибор в глаза. Снимали энцефалограммы. Подключали к томографам. Давали есть, не давали есть – и опять брали, заглядывали, подключали. Часами томили в какой-то камере, исследовали каждую клетку тела – хотя при чем тут, скажите, тело, если сканировать собирались только мозги?
Кто-то из мэтров – не помню – изрек: все великое зарождается в самых темных углах. Рафик Муслюмов – он у нас за поджог отбывал – был почти кандидат по физике. Не по физкультуре, подчеркиваю. Он сказал:
