Я и Я (сборник)

противоположную стену. «Видимо, там запасной выход, – решил Аркадий Семенович. – Ну-ну!»

Репейцев наполнил пару крохотных рюмочек желтоватой влагой из крупной темной бутыли. В течение следующей четверти часа хозяин и его гость, полуприкрыв глаза, мелкими глоточками попивали коньяк, шевелили ноздрями, кивали головами, бормотали «да-а-а» и производили массу прочих ритуальных действий, характерных для истинных ценителей благородного напитка.

– Ну а теперь к делу! – вздохнул Репейцев, осторожно опуская хрупкую рюмочку на стол. – Довожу до вашего сведения, что задание успешно выполнено. Проблема вашей… э-э-э… я хотел сказать, вашего двойника решена самым радикальным образом. Он больше никогда не встанет на вашем пути. Вероятно, нужны доказательства?

– Да уж, сделайте милость! – фыркнул Аркадий Семенович. – Что это будет – фотографии? Видеозапись?

– Да нет, все гораздо проще. И убедительней.

Репейцев встал, подошел к задрапированной стене и жестом фокусника стянул тяжелую ткань на пол.

Никакого запасного выхода там не было. Имелось огромное, во всю стену, зеркало.

Аркадий Семенович глянул… вздрогнул… смертельно побледнел… попытался вскочить, но ноги не держали его.

– Да-да, дорогой Аркадий Семенович! Именно в правый глаз. Согласен, не очень аппетитное зрелище – все-таки в упор из пистолета тридцать восьмого калибра. Зато эффективно!

Аркадий Семенович задыхался. Выпучив глаза, он смотрел на свое изуродованное отражение и не мог отвести взгляда. Уши заложило, и голос Репейцева доносился, словно издалека:

– Вас, наверное, интересует, смогут ли это увидеть другие люди в других зеркалах? Отвечаю: не все, но многие. Политики, бизнесмены, юристы… Из того круга, в котором вы в последние годы вращаетесь, почти все. Вы, в свою очередь, теперь тоже сможете лицезреть истинные отражения своих партнеров и приятелей. Ничего, привыкнете.

– Воды! – прохрипел Аркадий Семенович, оттягивая узел галстука.

– Сейчас-сейчас, – захлопотал Репейцев. – Кстати, не пора ли отзывать автоматчиков? Негоже впутывать обычных людей в наши дела. Вредно это, да и бессмысленно. Итак, с вас за выполненную работу – пятьдесят процентов стоимости всего вашего бизнеса. Включая и тот, который не отражен в налоговых декларациях.

И он, протягивая Аркадию Семеновичу стакан кипяченой воды, широко улыбнулся из зеркала не только всеми тридцатью двумя зубами, но и серпообразно перерезанной глоткой.

Мария Тернова. Охота к перемене мест

Если бы в то погожее утро, девятого марта, Васе Лихолетову сказали: «Васька, тебя расстреляют, если ты не откроешь глаз», ответа не последовало бы. Как именно отвечать на бестактное заявление, Лихолетов не знал, поскольку не читал из принципа и не имел ни малейшего представления о великом романе. Да и не мог Вася ответить, он даже храпеть был не в силах. Лишь слегка посвистывал заложенным носом, да из открытого рта порой доносилось шуршание – это пытался ворочаться язык, пересохший после вчерашнего до состояния наждака. И ничто не тревожило Василия: ни солнце, беззастенчиво подсматривающее в щель между пыльными шторами, ни перфоратор соседа, занятого нескончаемым ремонтом, ни запах недоеденной вчера квашеной капусты, которая под конец веселья служила пепельницей. Так что наш герой был просто-напросто неспособен услышать об угрозе расстрела. Сон мертвецки пьяного человека глубже любого обморока, и внешними раздражителями прервать его весьма и весьма затруднительно.

Очнулся Вася, когда было уже далеко за полдень. Солнце ушло заглядывать в другие окна, и комнату наполнял щадящий полумрак. Любоваться в берлоге было все равно нечем, а яркого света ее хозяин сейчас не пережил бы. С хриплым стоном страдалец кое-как перевернулся на бок и, не разлепляя заплывших глаз, пошарил рукой по полу. Дежурная кружка воды нашлась далеко не сразу. Свесив голову с видавшей виды тахты, Вася благоговейно припал к щербатому краю кружки. Вода – не пиво, но хоть какое-то облегчение. А оставлять что-то на опохмел души у Лихолетова никогда не получалось.

– Дай глотнуть! – сипло донеслось из-за спины, и Вася вздрогнул, расплескав драгоценную влагу.

Он осторожно поставил кружку на затоптанный линолеум и оглянулся. Рыхлое тело, разметавшееся почти на всю ширину тахты, принадлежало скорее женщине, чем мужчине, но по голосу и одутловатому лицу вряд ли кому удалось бы с уверенностью определить пол этого создания.

– Да пошла ты! – буркнул Вася. – Из-под крана попьешь. Самому мало.

Делиться с какой-то… Еще чего! Он уронил голову на скомканную подушку и пихнул соседку ногой:

– Подвинься. Развалилась тут!

Но разве хоть кто-то из них даст человеку спокойно отдохнуть? Женщина принялась с ворчанием гнездиться поудобнее, быстро доведя Васю до бешенства. Пришлось вставать и, невзирая на бурные протесты, пинками выпроваживать гостью восвояси. А затем еще собирать ее одежду, разбросанную по полу, и отправлять вослед владелице, которая наотрез отказалась уходить в одной рваной комбинации.

Была тетка горластой, довольно сильной и утомила Васю необычайно. Он прислонился спиной к двери, в которую снаружи продолжала колотиться настырная подруга, и немного перевел дух. Нетушки! Больше с такими трупердами не якшаемся. Последнее здоровье пошатнется напрочь. И вообще, с мужиками пить как-то привычнее. Отметил, называется, женский день, мать его…

– Отдай пальто, козел! Пальто и сумку верни! Гнида ты последняя, а не мужик! – неслись из-за двери вопли, щедро сдобренные матом.

Кое-как справившись с дурнотой, Вася рявкнул в ответ:

– Лови под окном свое барахло! Да поживее, а то кто-нибудь позарится! – Очень ему не хотелось еще раз открывать дверь.

Отборная ругань и топот постепенно стихли – горлопанка метнулась вниз по лестнице. Вася зажег в прихожей свет и сорвал с крючка задрипанное пальто с пожелтевшим песцовым воротником. Под вешалкой нашелся незнакомый баул, набитый, судя по весу, кирпичами. Пройдя на кухню, Василий распахнул окно. Тремя этажами ниже, у подъезда, продолжала бесноваться эта чертова кукла, будя в соседях и прохожих нездоровое любопытство. Имущество скандалистки благополучно полетело за борт, к владелице, а Вася поспешил отгородиться от внешнего мира давно не мытым стеклом. Ну и колотун на дворе! Весна называется.

Он высосал из носика чайника позавчерашнюю заварку и поплелся досыпать, ежась от холода и подтягивая постоянно сползающие трусы. Споткнулся о валяющийся посреди прихожей тапок и вдруг замер, ухватившись рукой за косяк. В комнате кто-то ходил. Вася осторожно проверил задвижку на входной двери – закрыто. Шаги стихли. Померещилось? А это что за…

Лихолетов подошел к зеркалу и уставился в его мутные глубины, не находя там себя. Здравствуй, белочка! Вот ты и пришла. Еще во время давешней возни в прихожей ему почудилось что-то странное, но тогда было не до того, чтобы вникать. Теперь, хоть жестокое похмелье не спешило разжимать объятия, легкомысленно отмахнуться и забыть не получалось. Проведя трясущейся пятерней по стеклу, Вася тупо изучил испачканные пылью пальцы и пять неровных полос на поверхности зеркала.

В общем, все хорошо видно: вешалка, шкаф, табуретка, голая лампочка под потолком… Картинка двоится, но это как раз не удивительно. Только безлюдная почему-то картинка. Кто у нас в зеркалах-то не отражается? Ну ведь смотрели же с Пашкой и Витьком кино. Про этих… Которые, как укусят, – кирдык. А половым путем оно передается? Выпровоженная только что лахудра вроде не кусалась…

Снова послышались шаги – аккуратные, почти бесшумные, – и Вася повернул на звук голову, с трудом оторвав расфокусированный взгляд от зеркала. В дверном проеме нарисовался и стал медленно приближаться лохматый, мосластый и жилистый мужик, одетый лишь в полосатые семейники. Шаг, другой, третий… Остановился, исподлобья сверля Васю колючими буравчиками цвета черного кофе. Именно эту угрюмую физиономию Лихолетов привык видеть во время редкого бритья. Видеть, но не замечать: его давно не устраивали показания зеркал. Слишком много претензий, но предъявлять их было как-то некому, поэтому оставалось одно – игнорировать.