обязанностей.
Майор откозырял лейтенанту и потребовал:
— Ваши проездные документы!
Лейтенант возмутился:
— Господин майор, вы хотите, чтобы я опоздал на поезд?
— Могли прийти пораньше. А сейчас не тяните время. Иначе поезд действительно отойдет без вас.
Лейтенант поставил на отполированную сапогами плиту перрона чемодан и вытащил из кармана портмоне. Маленький саквояж он не выпускал из рук.
— Вот документы. Еду с фронта. В десятидневный отпуск.
— Так, — полистал майор документы. — Пять дней уже потеряли. Что вас задержало?
— Ничего особенного, господин майор. Вот встретил неожиданно школьного товарища, — он указал на спутника, который молча и тупо, с пьяным упрямством пытался непослушными пальцами вытащить сигаретку из пачки, — он меня познакомил с фрейлейн…
— Ну да, и пошло, и поехало…
— Так точно, господин майор!
— С этой крошкой?
— Со мной, — игриво качнула она бедрами.
Немецким она владела скверно. Выходит — из местных. У кого научилась — ясно. Тем лучше…
— Ну и как? — теперь майор спросил девушку.
— Очень интенсивно! — вызывающе ответила она и обратилась к одурманенному спиртным школьному камраду: — Ганс, угости меня сигаретой!
Тот что?то пробормотал и в знак согласия кивнул ему.
— Господин майор, — взмолился лейтенант, — я же опаздываю.
— Хорошо. Езжайте! — Майор вернул документы, которые не очень?то и смотрел. — Только помните: еще один школьный товарищ, и родных вам не видать.
Лейтенант подхватил чемодан.
— Прощай, Ганс! — выкрикнул, бросаясь к вагону. В этот миг эшелон с лязгом дернулся.
Он успел еще услышать за спиной обрывок разговора, который приобретал истинно арийскую конкретность:
— Где живешь, красотка?
— Буду свободна, скажу. Вы здесь всегда дежурите?
В вагоне лейтенант отыскал купе со свободным местом. Трое офицеров уже находились в нем. Они охотно выкладывали на откидной столик продукты, в центре которых красовалась бутылка.
Ситуация!
Лейтенанту нежелательно было принимать участие в этой пьянке. Назавтра необходимо быть максимально свежим, а он сильно устал. Поздоровался со всеми и спросил:
— Верхняя полка свободна?
— Неужели сразу спать? — удивились спутники.
— До самого Берлина! — И решил объяснить: — Меня провожали чуть ли не целые сутки. С таким же ассортиментом! — и указал на столик с бутылками и продуктами.
Офицеры засмеялись:
— Если с таким же, то ложитесь! Мы тоже до Берлина! И вот, чтобы убить время…
— Само собой!
Лейтенант пристроил чемодан, а небольшой саквояж уложил под голову на полке. Вспомнил совет подполковника Калины: «Если в дороге общение с посторонними вам будет докучать, раскройте «Майн кампф». Вокруг вас сразу же образуется «мертвая зона». В быту немцы чуждаются ортодоксальных фанатиков…»
И вот сверху, с блестящей обложки на сотрапезников, начавших пировать, грозно глянул насупленный фюрер. Голоса сразу притихли, а вскоре перешли на шепот…
В Берлин поезд прибыл ранним утром. С вокзала лейтенант вышел на Александерплац, подозвал такси.
— Куда, господин лейтенант? — спросил водитель.
— Туда, куда мне надо, еще рановато, — вздохнул новоприбывший, — Пока что покатайте меня по городу. Не гоните.
— И все же куда желаете в первую очередь?
— Прямо в центр — на Унтер ден Линден.
— Яволь!
Машина тронулась. Что?то насторожило лейтенанта в водителе. Но что именно?
И он* стал присматриваться к человеку за рулем.
Стар. Морщины, покрывавшие даже шею, правда еще тугую, заштриховали лицо. Весь какой?то серовато — линялый. Выражение лица — безразличное. И все- таки что?то было в нем такое, что привлекало настороженное внимание. И тут лейтенанта осенило: акцент!
Водитель не из немцев. Может, фольксдойче, которого война занесла в Берлин? Отпадает: фольксдойче ныне в цене, они пользуются большим спросом среди многочисленных ейнзацкоманд, очень нужны как переводчики на оккупационных «жизненных пространствах», а не за рулем обшарпанного берлинского такси.
— Кто вы родом? — спросил, проверяя свои наблюдения.
Водитель промолчал, явно не желая вступать в беседу. Но немецкому офицеру все же необходимо отвечать. Это закон. Иначе немедленно будет окликнут первый попавшийся патруль.
Старик за рулем сказал уклончиво:
— Моя национальность сейчас непопулярна в рейхе.
— Вы меня еще больше заинтриговали. Отвечайте!
Ответил, нехотя цедя слова сквозь вставные зубы:
— Русский.
— Русский? — искренне удивился лейтенант, — В Берлине, на свободе?
Водитель с едва скрытым презрением успокоил:
— Не волнуйтесь — не красный. От красных я бежал еще в восемнадцатом году, — Он искоса взглянул на пассажира и добавил: — С некоторыми промежуточными остановками драпал от самого Царицына до Берлина. Этот безостановочный бег длился всего лишь год…
— От Царицына? Не слышал о таком городе.
— Так раньше назывался Сталинград.
— О! Сталинград…
— Нас там хорошенько размолотили и потом уже дубасили до конца.
— Кого это «вас»?
— Белую гвардию…
И снова лейтенанту вспомнился фрагмент из многочисленных наставлений Константина Васильевича о Берлине:
«Среди таксистов города до войны было очень много русских из «бывших». Их и сейчас немало, далеко не все эмигранты изменили своей бывшей Родине и потянулись в «поход на Восток». Даже Деникин призывал не поддерживать немцев, извечных, по его словам, врагов русских. Он мотивировал это тем, что если Красная Армия разгромила отборную белую гвардию, то немцев разобьет и подавно. Русские, мол, немцев испо- кон били… Сейчас таксисты из русских начинают даже превышать: число машин уменьшается, немцев гонят на фронт, «унтерменши» служат «господам». Учтите: все они «просеяны» через сито тайной полиции. Ясное дело, не каждый согласился стать тайным агентом, но у всех взято письменное обязательство немедленно сообщать о подозрительных пассажирах и нелояльных разговорах».
Этот вроде бы на агента не похож. Ишь как ловко «завернул» о том, как драпал от Сталинграда до Берлина. Даже время определил — год. Больше не обещает. И не прицепишься к нему: рассказывал о своей
