служебного положения, то так называемый эсэсовский суд чести был бы ему обеспечен. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. И тогда опасное расследование дела Мюллера было бы навсегда похоронено. Вместе с Кеслером…
Но убийство? Это сразу разрушило все ее шаткое построение. Убийство — это непременно и расследование. К чему оно приведет? На кого падет подозрение? На многих. Возможно, даже… Ведь казнена непричастная «Эсмеральда»!..
Она не стала додумывать: стоит ли бить тревогу раньше времени?
Я спрашиваю о нопостях, — мягко сказала
Кристина, улавливая необычное настроение Майера.
— А что вас интересует? — хмуро обронил он.
— О, Вилли, вы меня склоняете…
— К чему?
— К признанию.
— Чудеса! — Вилли пожал плечами. — На вас это не похоже… В чем же ваша провинность?
— На этот раз — даже самой неловко — в чисто женской любознательности. От этого недостатка слабому полу, видно, никогда не избавиться.
— И к чему же ваша любознательность прикована сейчас?
— Ожерелье красивое? — спросила, мило смущаясь, Кристина.
— Какое ожерелье? — не понял Майер.
— То есть как? Неужели вы забыли, Вилли? Ожерелье из монет, которое мне так неудачно предлагал Шныряев! Вы же тоже были при этом.
— А, вот вы о чем! Я тоже вспомнил о нем, когда мы осматривали труп и место преступления. Хотя Кеслер считает, что ожерелья не существовало.
— Кеслер? — вырвалось у Кристины.
— Он, а что? Кеслер взял это дело на себя. В протоколе никакого ожерелья не фигурирует.
Ее надежды окончательно развеялись, как обманчивый мираж. Так просто — ожерелья нет и не было. И его бывший владелец, который мог бы что?то сказать, не обронит и полуслова. «Мертвецы не болтают». Проблема исчерпана. Но как все же скомпрометировать Кеслера?
— Как же так? — излишне горячо возмутилась она, не в силах скрыть свое разочарование, — Ведь есть свидетели?
— Кто именно? — сухо спросил Вилли.
— Вы же сами слышали…
— Только слышал, но но видел.
— А Шныряев? Он же видел!
— Шныряев? Он не забыт — Кеслер уже допрашивал его. Шныряев заверил следователя, что просто позволил себе своеобразный комплимент по вашему адресу с некоторым художественным домыслом. Мол, он и сказал?то всего лишь, что вам к лицу золото. Ну а дальше — миф, побасенка, небылица… Кеслер не настаивал. А комплименты к делу не пришьешь. И все- таки, если ожерелье и в самом деле было…
— Откуда у вас сомнения?
— Шныряев не дурак, чтобы подвергать себя очень вероятной опасности. Любой свидетель в данной ситуации быстро может стать вторым трупом. Тем более — унтерменш.
— Но если ожерелье и существует, тогда что?
— К сожалению, ничего. Остается ограничиться выводом, что действовал разумный и ловкий человек. Чисто сработано!
— Как и где убит переводчик?
— Дома. Ударом в затылок. Удар нанесен точно в то место, куда стреляют, исполняя приговор, — надежно и крови почти нет. Уязвимое местечко, сразу видна рука опытного мастера…
— Каким является…
— Не будем спешить с очень зыбкими домыслами, фрейлейн! Я догадываюсь, кому вы отводите роль обвиняемого. И знаю подспудную причину. Но посудите сами: зачем напрасно дразнить Кеслера? Он уже квалифицировал это убийство как политическое, а не криминальное. И значит, вероятнее всего, что дело это вскоре покроется пылью забвенья как нераскрытое. Лично я в этом уверен. И прекратите забивать себе голову химерами, хотя бы из?за недостатка времени… Сейчас у всех забот и хлопот — по самую макушку. Важен ли какой?то плюгавый переводчик сейчас, когда блокирована армия Паулюса и окружение угрожает нам?
— Нам? — подняла на него глаза Кристина.
— Да. Получен приказ о новом перебазировании. Дальше на запад…
Кристина вдруг ощутила себя маленькой и беззащитной в огромном жестоком и равнодушном мире. Как уберечься хотя бы ради ребенка? Не удержалась и нервно передернула плечами.
— Вам холодно? — заметил ее мимолетное движение Вилли.
— Зябко, — ответила уклончиво. — Сырость пробирает до костей.
— Может, вернемся?
— А Вит? Неужели вы хотите, чтобы он потащил меня в эту слякоть вторично?
Они примолкли и в дождливой мгле неторопливо щлепалп вдоль улицы, пока Кристина не спросила тихо:
Вилли, вам никогда не приходят на ум неосторожные высказывания Кеслера? Помните, он по дороге в Ставрополь брюзжал на генералов. Мол, все они беспринципные грабители, чем позорят «тысячелетний рейх».
— Тщетно пытаться все запомнить, — насторожился Майор. — Человек — не диктофон. Что вы имеете в виду конкретно?
— Если не ошибаюсь, он позволил себе оскорбительные выражения о любимце фюрера бароне фон Макензене. Как же было сказано дословно? Даже как- то остроумно… Кажется, так — «фон Вор унд цу Грабитель».
— Память не изменяет вам, — отметил Майер. — Но что из этого следует?
— А еще он обвинил во взяточничестве зондерфюре- ра СС гауптштурмфюрера Краллерта. Он, мол, взяточник и способствует присвоению ценностей, принадлежащих рейху.
— Почему вы вдруг заговорили об этом?
— Просто так. Вспомнилось почему?то…
— Так я вам и поверил. Просто вы и рта не раскроете…
— Это комплимент? Если да, то сомнительный…
— Неужели? — в голосе Майера прозвучала ирония.
— Ну, пусть так, если вам хочется… Скажите мне только, что сталось бы с Кеслером, если бы о его завистливой клевете и беспардонном охаивании высших чинов вермахта узнал, ну, к примеру, зондерфюрер Краллерт?
— Думаю, Кеслера основательно познакомили бы с методами дознания, которые практикует политическая полиция.
Он искоса глянул на Кристину и предостерег:
— Вы хотите убрать Кеслера? Или вам понравилось коллекционировать трупы? Предупреждаю: это опасная игра. Кеслер не дурак — он тоже припомнит, где, когда, что, кому и при каких обстоятельствах говорил. Когда речь идет о собственной шкуре, то чужой не жалеют. Тут уж он поступится даже служебными интересами и перспективой карьеры. Чего только не натворишь, чтобы не пасть в могильную яму!
— Вы полагаете…
— Поймите меня правильно, фрейлейн, я вас не запугиваю. Всего лишь излагаю существо поставленного вами вопроса. Учтите, подозрения Кеслера затормозил Хейниш. Если же выйти на Краллерта, этот тормоз для Кеслера исчезнет. Спасая себя, он не пожалеет никого. И в первую очередь вас. Нетрудно догадаться, от кого исходит донос.
— Уже и донос!
— Донос — явление нормальное, он широко практикуется и поощряется начальством. Ну, пусть это будет записка, назовем так, если это вам больше импонирует… Вот о чем подумайте: устрашит ли Кеслера
