лицам. Он не ошибся. Чтобы догадаться об этом, большого ума не требовалось.
— Хочу с вами лично посоветоваться, — вкрадчиво начал Краллерт. — Как по — вашему, стоит ли вспоминать нашу утреннюю беседу? Ведь покойник выехал по моей просьбе. Всплывут и ваши свидетельства против него. Поймите меня правильно: у некоторых… гм… нелояльных, скажем так… может возникнуть абсолютно бессмысленное допущение, а то и злостные инсинуации. А вы, господин Майер, как мне приятно было убедиться, человек с головой. Что скажете?
Майер ответил с дипломатической осторожностью:
— У древних римлян был неплохой для этих случаев принцип: о покойниках говорить или хорошее или не говорить ничего.
— Чудесно! Умные люди — эти древние греки, — одобрительно покивал головой Краллерт.
— Римляне…
— Не имеет значения кто, главное — умные: герою — похвала, ничтожеству — молчание. И нам сейчас тоже не стоит пренебрегать этим мудрым принципом…
— Полностью разделяю вашу мысль, господин зондерфюрер. Тем более что дело утратило всякий практический смысл.
— Разумно!
— Господин зондерфюрер! — долетел до них взволнованный голос. — Посмотрите, что найдено!
— Что там еще? — недовольно отозвался Краллерт.
— Золото! — услышали исчерпывающее объяснение.
— Золото? — Краллерт сразу ускорил шаги.
Магическое слово будто пробудило всех. Глаза поневоле обратились к машине, и ноги сами понесли любопытных в ее сторону. Это был очень удобный момент, чтобы обронить среди обломков машины ключи от сейфа…
Но золото было не в машине. Свое сокровище погибший носил на себе. Все присутствующие, в том числе и солдаты, уже столпились вокруг мертвеца, уставясь на бесценное ожерелье из монет. Врач расстегнул обгоревший мундир Кеслера, а у него на шейной цепочке…
«Идиот!» — подумал, вероятно, не один о враче- недоумке, который вместо того, чтобы незаметно прикарманить ожерелье, — ведь на него никто не смотрел! — поднял шум на всю округу: «Золото, золото, золото!..» Как глупая курица, которая нашла в навозе жемчужное зерно. Теперь золото не достанется никому.
— Откуда у него такая ценность? — пробормотал Краллерт.
— Кажется, начинаю догадываться, — заметил Майер.
— Интересно, — вопросительно поднял на него глаза Краллерт.
— Позавчера ночью у себя в помещении был убит неизвестным преступником фольксдойче, переводчик местной газеты. Поговаривают, что ожерелье принадлежало ему. Это его собственность!
— Как же оно оказалось у Кеслера? Неужели присвоил, не сдал представителю Рейхсбанка, как положено?
— Дело в том, что во время обыска на месте преступления ожерелье не было найдено.
— Кто ведет следствие?
— Вел… Господин Кеслер взял проведение следствия лично на себя, хотя преступление имело чисто криминальный характер — с целью ограбления.
— Почему же не вмешалась полиция?
— Господин Кеслер отверг факт существования ожерелья и квалифицировал преступление как очередную террористическую акцию местных бандитов.
— Господин Майер, — сладко проворковал Краллерт, — ваш исчерпывающий комментарий осветил все дело. Выводы сделать нетрудно — они на поверхности… Вы слышали, господа? Взгляните на этого Кеслера, из?за смерти которого мы всего лишь несколько минут назад так искренне горевали… Это вор и убийца, который обесчестил офицерский мундир.
Зондерфюрер уже явно забыл о так горячо одобренном им древнеримском принципе…
Краллерт продолжал свою надгробную речь, умело перемежая патетику с бранью.
Официальная версия об обстоятельствах гибели Кеслера была провозглашена.
На обратном пути Рейнике, который с гордостью вез подробный рапорт, осененный приключением с ожерельем, сказал:
— Теперь я понимаю, почему Кеслер посылал меня в Новоазовск.
— Почему же? — насторожился Майер.
— Потому что я сразу бы догадался, — истина эта после речи Краллерта ему была совершенно очевидна, — Кеслеру были хорошо известны мой нюх и моя хватка. От меня не уйти.
— Светлая у тебя голова, Франц, — охотно поддержал неожиданную тему разговора Майер. Это давало ему возможность уладить еще одно небольшое дело — поставить последнюю точку. — Теперь и я понимаю, почему Кеслер не зарегистрировал у меня привезенные тобой документы, а сжег их.
— Почему сжег?
— А зачем они ему? Ведь дело давно закрыто. Всю шумиху с Мюллером он поднял для того, чтобы отвлечь внимание от собственного преступления. Поэтому и тебя отослал…
— И в самом деле! — еще не очень уверенно согласился обер — лейтенант. — Что же теперь будет? Если оберштурмбанфюрер узнает о бумагах…
— От кого? Они не зарегистрированы, а это все равно, что никаких бумаг не было и в помине. Главное — не болтать лишнего…
— Вилли, — окончательно прозрел Рейнике, — как друга, умоляю, ннкому ни слова!
— Не беспокойся — буду молчать. Но с тебя — коньяк.
— О чем речь? — заверил Рейнике.
День пролетел, как мгновение…
Глава пятнадцатая.
ТАЙНА СПРЯТАНА В СЕЙФЕ
В Берлине к оберштурмбанфюреру отнеслись сверх всякого ожидания.
Кальтенбруннер сам распорядился ознакомить новоприбывшего с максимумом материалов, связанных с усвоением новых заданий.
Оказанное внимание вознесло Хейниша еще выше, приобщило к элите, решающей судьбы фронтов, народов государств.
Кого благодарить за это? Прежде всего себя, ибо он всегда презирал и отрицал заигрывание с покоренными унтерменшами методами «бумажного самоуправления». Его лозунгом было короткое и недвусмысленное «Пули и виселицы!». Этот принцип не подвел его и был оценен надлежащим образом. Война уничтожает мягкотелых на тыловых должностях… А вот его метод поддержания порядка сначала повысил его в звании, а теперь украсил руку эсэсовским перстнем, знаком принадлежности к элите элит рейха — вторым по значению после золотого партийного значка.
Сильное впечатление на Хейниша произвела стенограмма совещания, которое состоялось в ставке фюрера «Вольфшанце» 10 января 1943 года.
Совещание имело прежде всего пропагандистский характер. Оно вносило в общую политическую стратегию новые мотивы.
Под окнами кабинета, в которые задумчиво глядел Хейниш, тянулась понурая колонна «мобилизованных на работу в рейх» подростков и женщин под конвоем охраны. На железной дороге их всех до единого проглотят распахнутые двери вагонов для перевозки скота.
Словно продолжая свои мысли вслух, Хейниш поучительно проговорил, оборачиваясь к фрейлейн Бергер, которая сортировала почту:
— Интересно, что самую утонченную в истории человечества цивилизацию создало рабство. Мы, немцы, возрождаем моральные ценности античного мира. Мы наследники тех арийцев, которые отвоевали
