Он не мог без запинки произнести ни одно из своих знаменитых проклятий или ругательств. Он вообще не понимал, какого черта ей приспичило все это записывать — по его выражению, он чувствовал себя «последней задницей».
Единственным достижением этого дня можно было считать то, что он сам стал ловить себя на ошибках в разговорной речи.
— Это несомненный прогресс, мистер Тремор!
Как бы не так! Он вполне серьезно надеялся на то, что начнет лопотать как заправский «джент» самое позднее к нынешнему вечеру! А вместо этого стал спотыкаться на каждом слове, потому что слышал свои ошибки, но не успевал их исправлять!
Вдобавок к концу дня к ним явился Джереми Ламонт — он хотел удостовериться, не промотают ли его денежки впустую. Мистер Ламонт долго приставал к Эдвине с расспросами, затем лично осмотрел новый гардероб мистера Тремора и пожелал присутствовать на уроке, чтобы послушать, как стал говорить ее новый ученик. Конечно, ни Эдвина, ни мистер Тремор не могли ему этого запретить, однако Эдвина напомнила Ламонту, что не обещала сотворить чудо всего за сутки.
— А когда хоть какой-то прогресс станет заметен? — осведомился мистер Ламонт.
— Он заметен уже сейчас, но не всем, — заверила его Эдвина. — Для этого надо быть профессионалом. Почему бы вам не заглянуть ко мне недель через пять — ровно за неделю до бала?
Мистер Ламонт задал еще несколько вопросов о том, как она собирается превратить мистера Тремора в джентльмена, и отбыл.
Ничего особенного. Клиент вложил деньги в дело и проявляет к нему вполне законный интерес. Тогда почему его посещение вызвало у Эдвины смутную тревогу?
Впрочем, это тоже было вполне естественно. Она постоянно о чем-то тревожилась. Слишком много волнений, слишком много забот. Как всегда, не хватало денег, чтобы расплатиться за новую угольную печь. Одна из лошадей растянула сухожилие — значит, будут новые траты. На ее счету в банке почему-то всегда денег меньше, чем она предполагала. Было отчего тревожиться!
И все же в конце дня Эдвина иногда позволяла себе немного расслабиться. Это была ее тайная привычка: раз или два в неделю выйти с кувшином свежей воды в садик за домом и полить цветы. Но это было только предлогом: многие бы удивились, узнав, каким образом она ухаживает за своими розами.
Потому что она могла часами стоять в саду и негромко петь. Впрочем, вряд ли это назовешь пением. Для пения нужен музыкальный слух... Нет, она просто произносила речитативом длинные фразы, поверяя розам свои тревоги.
— Господа Ламонты — ла-ла-ла — даже тот, что добрее, какие-то очень странные... — пела она. — Но денег они не жалеют, а это пока главное... — Эдвина пела и пела, упомянув и про угольную печь, и про охромевшую лошадь, и даже про манеру мистера Тремора проглатывать звук «р» на конце слова... Она как раз собиралась с духом, чтобы запеть про некие сомнения относительно мистера Тремора, как вдруг из темноты ей начал вторить другой голос.
Подскочив от неожиданности, она отшатнулась в тень. Это был не кто иной, как мистер Тремор! Оказывается, он сидел на скамейке под деревом.
Поначалу она испугалась, что он будет над ней смеяться, и не могла разобрать ни единого слова. Но мистер Тремор встал, подошел поближе и сказал:
— Хорошо бы — ла-ла-ла — он не забыл накормить моих собак...
Так и есть: он издевается над ней, передразнивает! Внутри у Эдвины все сжалось от тоски. Она готова была от стыда провалиться сквозь землю.
Никто никогда не заставал ее за этим смешным детским занятием! Разве могла она подумать, что этот странный тип станет слоняться среди ночи по саду?
Ей захотелось убежать, скрыться, но мистер Тремор как ни в чем не бывало вышел в полосу лунного света, и она застыла, очарованная его мужественной красотой.
— Я сегодня наломал дров — ла-ла-ла — упражнения были такие трудные, что заплетался язык...
Эдвина озадаченно нахмурилась. Он что, всерьез? Полноте, это наверняка новая шутка! И в то же время... нет, не может быть! Она совсем запуталась, она не верила своим глазам.
И все же это выглядело так, будто он тоже решил поведать ее цветам свои печали.
Стараясь повторять ее нехитрый мотив, он пел в темном саду, и его сильный, уверенный голос превращал простые звуки в настоящую мелодию. Он провел рукой по прохладным веткам, повторяя ее жест, а потом повернулся и запел для нее.
Для нее!
— Надеюсь, завтра станет легче, и я хоть чего-то добьюсь...
Ей пришлось напрягать слух, чтобы разобрать слова.
Эдвина растерялась: неужели он воспринял ее детскую выходку всерьез?
Мик замер, не спуская с нее глаз. Кажется, он хотел что-то сказать.
Но она, собрав последние силы, резко повернулась и скрылась за дверью.
Она не желала выслушивать его извинения и объяснения, если даже он не собирался смеяться над ней. Если же собирался, тем более не желала об этом знать.
Мик следил, как пугливо метнулась в дом эта сильная и такая ранимая женщина.
Провалиться ему на месте! Ну и странная девчонка эта Вин!
Надо же, готова распевать для луны и звезд, даже для кустов в своем саду. А для него петь не пожелала, хотя он не прочь был послушать. Должно быть, это самая что ни на есть жуткая тоска — не иметь в целом мире ни единой близкой души и плакаться каким-то кустам да деревьям! Не всякой барышне такое под силу! Для этого надо быть отважной, как... как Винни Боллаш! Она молодец, эта леди!
В то же время он никогда не встречал женщину с таким чутким сердцем...
Глава 7
Весь следующий день они упорно занимались. Было довольно поздно, когда Эдвина приступила к последнему, запланированному ею упражнению. Она взяла металлический ксилофон и, легонько стукнув по нему, попросила:
— Скажите, когда перестанете слышать звук! — Она хотела приложить ксилофон к его виску, но мистер Тремор испуганно отшатнулся:
— Че это вы делаете?
— Проверяю ваш слух. Кстати, мы могли бы убить двух зайцев сразу и попутно заняться грамматикой. Вам пора отвыкать от фонемы «че»...
— От чего отвыкать?
— Не важно. Надо говорить не «че», а «что».
Однако Тремор слушал рассеянно: просто сидел и смотрел на Эдвину, пока та говорила, постукивая ксилофоном по ладони.
— Он зазвенит, а вы скажете, когда перестанете слышать звон...
Однако Мик уклонился, не позволяя прикоснуться странной железякой к своей голове:
— Это еще зачем?
— Он издает звуки определенной частоты. Я должна проверить, насколько хорошо вы их слышите. Все дальнейшие упражнения рассчитаны именно на это.
— А че, со мной и это могет быть? — буркнул он, сердито кривясь и теребя усы. — Я могу вас услышать неверно?
— Да нет же! — рассмеялась Эдвина. — Вы можете просто не дослышать, и это придется учесть.
Судя по его виду, он воспринял ее объяснения как намек на его очередную ошибку. Стоило Эдвине снова поднять ксилофон, как Мик решительно перехватил ее руку, сказав:
— Давайте-ка займемся чем-то другим! Давайте поговорим. Вы же сами сказали, что это наш
