Но выстрела не последовало: лишь гулкий щелчок нарушил тишину вечернего леса.
— Повезло тебе — осечка, — послышался изза спины голос палача. — Олег Иванович, давай я из твоего пистолета эту суку добью.
— Да обожди, я у него кое-что спросить хочу, — вступил желтозубый. Может быть, и не придется его стрелять. А если не ответит, мы его лучше живьем закопаем. Еще на такое дерьмо патроны переводить?! Слышь, скотина, отойди от ямы, переговорим…
Не веря в свое счастье, Мустафа приблизился к руоповцу. Лицо жертвы было бледней ноябрьского неба.
— Закуривай, — снисходительно предложил желтозубый, протягивая открытую пачку.
Тот судорожно закурил.
— А теперь слушай внимательно. Ты понимаешь, что теперь целиком в нашей власти?
— Да, — деревянным голосом отозвался Гольянов.
— Ты понимаешь, что мы не шутим? Мы можем тебя застрелить, можем забить лопатами, можем закопать живьем. И никто не будет тебя искать. В Москве пропадает без вести много людей — уголовные дела по таким исчезновениям, как правило, остаются висяками. Не слышу! — неожиданно повысил голос мент.
— Да, понимаю, — прошептал Мустафа, жадно затягиваясь сигаретным дымом.
— Ты понимаешь, что у тебя есть шанс? И ты сам знаешь, какой именно… Так вот… — Внезапно руоповец улыбнулся, но улыбка у него вышла страшной, как оскал людоеда. — Давай поможем друг другу. Я буду задавать тебе вопросы, а ты будешь отвечать. Но если попытаешься от нас что-нибудь скрыть, если будешь неискренен… — И мент выразительно кивнул в сторону черневшей ямы.
Спустя полтора часа старший поисковой группы Олег Иванович Воинов знал о положении дел в урицкой группировке все или почти все. И об убийстве братьев Лукиных, и о поспешном бегстве Свечникова на юга, и о разговоре последнего с уважаемым законником Крапленым…
Разговор происходил на Шаболовке, в специально оборудованном помещении, и фиксировался сразу несколькими скрытыми видеокамерами. Мустафа подробно рассказывал обо всем, что было ему известно. Он был в ужасе от собственного предательства, но перспектива быть закопанным в землю живьем страшила его еще больше.
— Так где он, говоришь, скрывается? — подытожил Воинов.
— В Греции, а где, не знаю, — ответил Гольянов совершенно убитым голосом.
— А кто знает?
— Крапленый сказал: поезжай, Свеча, в Афины, там найдешь такого грузина Резо. Он и покажет, где именно.
— А Крапленому это откуда известно?
— Свеча говорит — в кентах у него лаврушник, Вахтанг какой-то. Я его не знаю, никогда не видел. Только Крапленому пургу гнать ни к чему, ворам самим интересно от Македонского избавиться.
— Так-так-так… — Взгляд руоповца заметно потеплел. — А когда вы туда отправляетесь?
— Наверное, сразу после Нового года, — Мустафа говорил, словно загипнотизированный: перед глазами тускло сверкало острие лопаты, страшно чернела выкопанная им могила, и это видение заставило его нервно дернуться.
— Гражданин Гольянов, предупреждаю: ваш допрос фиксировался на видеокамеру. Если не верите, могу продемонстрировать вам запись. Вы понимаете, что вас ждет, если эта запись попадет к Свечникову? — спросил Воинов, самодовольно улыбаясь.
Тот понуро молчал.
— Сами знаете… Если такое случится, придется вас спасать. Закрывать по какой-нибудь статье, прятать в «Петры»… Но ведь ненадолго! Потом мы будем вынуждены вас выпустить, и тогда… — сделав непродолжительную, но многозначительную паузу, руоповец продолжал: — Поэтому давайте играть честно. О нашей беседе никто никогда не узнает. Но для этого вы должны будете информировать нас о планах Свечникова. А теперь можете идти. Вы свободны, — Воинов расписался в бланке пропуска и, протянув его Мустафе, произнес: — До встречи.
Скоро недавний собеседник Олега Ивановича стоял на ступеньках подъезда руоповского офиса, не зная, что ему делать дальше.
Кинуться к Свечникову, рассказать, как его прессанули?
Реакция бригадира могла бы быть однозначной: хоть и покаялся ты, Мустафа, но все равно сука. Смерть предателям!
Продолжать контактировать с этим желтозубым негодяем?
Да, видимо, ничего другого не оставалось, и Гольянов, проклиная в уме всех ментов поганых и Воинова, в частности, а заодно Совет Безопасности и генерала с птичьей фамилией, понуро двинулся в сторону станции метро.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Наверное, в жизни любого человека случаются моменты, которые становятся этапными, переломными. Удивительно, но жизнь Солоника, вся или почти вся, состояла из таких моментов, и первый из них, судебный приговор, вынесенный еще в Кургане, предопределил все остальные: побег из зала суда, скитания в Тюмени, арест, пермский и ульяновский лагеря, контакты с людьми, которых Саша принял за гэбэшников, специальный Центр подготовки в Казахстане, многочисленные акции, вновь арест, вновь побег и, наконец, временное убежище в Греции.
Саша неоднократно мыслями возвращался в то далекое, почти забытое время, и всякий раз задавал себе вопрос: какова взаимосвязь между событиями, никак, на первый взгляд, не связанными между собой? Каково их невидимое, непостижимое влияние на жизнь человека?
Если бы тогда, в Кургане, ему не накрутили срок, если бы он, возмущенный несправедливостью, не бежал бы из зала суда, если бы не был пойман, если бы не пошел на контакт со своими теперешними хозяевами… Да, если бы Македонский знал, что готовит ему очередное «если бы», жизнь его наверняка сложилась бы иначе.
Но был бы он счастлив? Трудный вопрос.
А жизнь между тем шла своим чередом, и Македонский конечно же не мог представить ее следующего поворота…
В конце ноября по предложению шадринских он вылетел в Москву. Необходимо было обговорить частности очередного исполнения. Эта поездка, в отличие от иерусалимской, детально обговаривалась с Куратором, и за возможные последствия вряд ли стоило волноваться. Ликвидировать предстояло откровенного бандита, одного из лидеров группировки, с которой шадринские вели беспощадную войну вот уже более полугода.
Поездка в Россию не вызывала опасений. Кроме совершенно легального паспорта на имя гражданина Валерия Максимова, серенький выдал своему подопечному удостоверение работника прокуратуры, а сверх того, в столице Саша должен был получить прокурорский мундир.
— Будь у вас такие документы на ПетровскоРазумовском рынке, не пришлось бы вас потом вытаскивать из следственного изолятора, — с легким смешком напутствовал Сашу Куратор, провожая его в афинском аэропорту. Контакты поддерживаем как обычно. Я позвоню вам в Москву.
Переговоры не заняли много времени. Почти всю подготовительную работу шадринские брали на себя. Спустя неделю Македонский должен был возвращаться в Грецию. Но за два дня до предполагаемого отлета произошло событие, заставившее его забыть и об Афинах, и планах на будущее, и о многом другом…
Они познакомились в небольшом уютном ресторанчике в самом центре столицы, куда Солоник зашел поужинать. Она была молода, высокого роста, с длинными волосами. Ее классические черты лица невольно воскрешали в памяти мраморные изваяния античных богинь в Национальном музее Афин. Она одиноко сидела за столиком, явно ожидая кого-то. То и дело нервно посматривала на часы, теребила ремешок сумочки, бросала быстрые, настороженные взгляды в сторону входа. Но тот, кого она ожидала, почему-то никак не появлялся, и это решило все…
Солоник был в замечательном настроении и даже позволил себе немного сухого вина.
— Зря волнуетесь — сегодня он наверняка не придет, — негромко произнес он, обращаясь к девушке и мягко улыбнувшись. — Вы скучаете, я тоже. Я — несомненная знаменитость, вы — редкая красавица. Давайте совместим наши достоинства и будем счастливы, как первые люди в раю!
— Откуда вы знаете, что не придет? — с подкупающей простотой спросила девушка.
— Настоящий мужчина не может опаздывать на свидание к таким, как вы. — Комплимент выдался не слишком изысканным, но тем не менее она улыбнулась, мягко и застенчиво. — Если бы мне назначила свидание такая девушка, как вы, я бы пришел на час раньше.
Скоро они уже сидели за одним столиком.
— Так чем же вы так знамениты? — спросила Наташа — так представилась она новому знакомому.
— А вы нетерпеливы, — заметил Саша. — Наверное, это единственный ваш недостаток. Как-нибудь расскажу, всему свое время.
Спокойную и сонную полутьму зала наполнили первые аккорды тягучего блюза. Музыканты на подиуме настроили инструменты и приступили к работе.
Встряхнув головой, словно сбрасывая оцепенение, Солоник предложил:
— Как насчет потанцевать?
Она немного подумала и кивнула утвердительно.
Македонский поднялся, отодвинул стул и, обойдя столик, подошел к девушке сбоку, протянув руку.
— Прошу…
Через несколько секунд они уже плыли под томные переливы блюза. Певица пела по-английски. Ей аккомпанировали саксофон, контрабас и фортепиано. Девушка была намного выше Саши, но он ничуть не комплексовал, а уверенно вел партнершу в танце.
— Наверное, со стороны мы выглядели немного комично, — заметил он, когда блюз окончился и они вернулись к столику.
— Почему? — удивилась девушка.
— Вы ведь выше меня. Раньше я всегда боялся приглашать высоких девушек на танец.
— А теперь?
— Теперь уже ничего не боюсь, — рассмеялся Солоник. — Думаю, тот, кого вы ожидали, наверняка не придет. Может быть, проведем этот вечер вместе?
Они пробыли в ресторане до полуночи, до самого закрытия. Провожая девушку до такси, Солоник знал о ней достаточно…
Двадцатилетняя Наташа Крылова вот уже третий год считалась одной из самых популярных фотомоделей в Москве. И в этом не было ничего
