однако очень вызывающие, с торчащими розоватыми сосками.
Девицы вполне вежливо сказали «nice to meet you» - у Кристины был какой-то славянский акцент - и крепко, по-мужски, пожали руку Лучникова. Они подчеркнуто не обращали внимания на свои покачивающиеся груди и как бы предлагали и окружающим не обращать внимания - дескать, что может быть естественнее, чем часть человеческого тела? - и от этой нарочитости, а может быть, и просто от голода у Лучникова зашевелился в штанах старый друг, и он даже разозлился: вновь возникала проклятая, казалось бы, изжитая уже в сумасшедшей череде дней зависимость.
- Вы, должно быть, из «уимен-либ», бэби? - спросил он девушек.
Яростное возмущение. Девчонки даже присвистнули.
- Мы вам не бэби, - хрипловато сказала Кристина.
- Male chouvinist pig, - прорычала Памела и быстро, взволнованно стала говорить подружке: - Из их поколения этой гадости уже не выбьешь. Обрати внимание, Кристи, как он произнес это гнусное словечко «бэби». Как будто в фильмах пятидесятых годов, как будто солдат проституточкам!…
Лучников облегченно расхохотался: значит, просто обыкновенные дуры! Дружок в штанах тоже сразу успокоился.
- Ребята, вы не обижайтесь на моего дадди, - сказал Антон. - Он и впрямь немного олд-таймер. Просто вы его своими титьками взволновали.
- Простите, джентльмены, - сказал Лучников девушкам. - Я действительно невпопад ляпнул. Грехи прошлого. Почувствовал себя слегка в бордельной обстановке. Ведь я именно солдафон пятидесятых.
- Будем обедать, господа? - спросил Арсений Николаевич. - Здесь или в столовой?
- В столовой, - сказал Антон. - Тогда девки, может быть, оденутся. А то бедный мой папа не сможет съесть ни кусочка.
- Или съем что-нибудь не то, - пробурчал Лучников. Отец и сын сели рядом в шезлонги.
- Где же ты побывал за этот год? - спросил Лучников.
- Спроси, где не был, - по-мальчишески ответил Антон. Он сделал знак Хуа, и тот принес ему его драные, разлохмаченные джинсы. Антон вытащил из кармана железную коробочку из-под голландских сигар «Биллем II» и извлек оттуда самокруточку. Понятно - курим «грасс». Именно в присутствии отца закурить «грасс» - вот она свобода! Неужели он думал когда-нибудь, что я его буду угнетать, давить, ханжески ограничивать? Неужели он, как и эти две дурочки, считает меня человеком пятидесятых? Во всем мире меня считают человеком, определяющим погоду и настроение именно сегодняшнего дня, и только мой собственный сын нашел между нами generation gap. He слишком ли примитивно? Во всех семьях говорят о «разрыве поколений», значит, и мы должны иметь эту штуку? Может быть, он не слишком умен? Провалы по части вкуса? В кого у него этот крупный нахальный нос? Невысокий, зарастающий по бокам лоб - в мамашу. Но нос-то в кого? Да нет, не открестишься - подбородок мой и зеркальные родинки: у меня над левой ключицей, у него - над правой, у меня справа от пупка, у него - слева, а фигура - в Арсения.
- Сейчас спрошу, где ты не был, - улыбнулся Лучников. - В Штатах не был?
- От берега до берега, - ответил Антон.
- В Индии ее был?
- Сорок дней жил в ашраме. Пробирались даже в Тибет через китайские посты.
- Скажи, Антоша, а на что ты жил весь этот год?
- В каком смысле?
- Ну, на что ты ел, пил? Деньги на пропитание, короче говоря?
Антон расхохотался, слегка театрально.
- Ну, папа, ты даешь! Поверь мне, это сейчас не проблема для… ну, для таких, как я, для наших. Обычно мы живем в коммунах, иногда работаем, иногда попрошайничаем. Кроме того, знаешь ли, ты, конечно, не поверишь, но я стал совсем неплохим саксофонистом…
- Где же ты играл?
- В Париже… в метро… знаешь там корреспонданс на Шатле…
- Дай затянуться, - попросил Лучников.
Антон вспомнил, что он курит и тут же показал специфическую расслабленность, особую такую шикарную полуотрёшенность.
- Это… между прочим… из Марокко… - пробормотал он как бы заплетающимся языком.
Все-таки - мальчишка.
- Я так и понял, - сказал Лучников, взял слюнявый окурок и втянул сладковатый дымок. Сладкая дрянь. - Ба, вот странность, только сейчас заметил, что я спрашиваю тебя по-русски, а ты мне отвечаешь на яки. - Он внимательно разглядывал сына. Все-таки красивый парень, очень красивый.
- Это язык моей страны! - с неожиданной горячностью вскричал Антон. Веселости как не бывало. Глаза горят. - Я говорю на языке моей страны!
- Вот оно что! - сказал Лучников. - Теперь, значит, вот такие у нас идеи?
- Слушай, атац, ты меня опять подначиваешь. Ты со мной, я вижу, так и не научишься говорить серьезно. Яки! - Нотка враждебности, той старой, годичной давности, появилась в голосе Антона. - Яки! Яки, атац!
Атац, то есть отец, типичное словечко яки, смесь татарщины и русятины.
Уровнем ниже, в дверях столовой появилась фигура деда.
- Мальчики, обедать! - крикнул он.
Антон вылез из шезлонга и пошел по веранде, прыгая на одной ноге и на ходу натягивая джинсы. Обернулся.
- Да, я забыл тебе сказать, что я и в Москве твоей побывал.
- Вот как? - Лучников встал. - Ну, и как тебе Москва?
- Блевотина, - с удовольствием сказал Антон и, почувствовав, что диалог закончился в его пользу, очень повеселел.
Дед явно любовался внуком. В дверях столовой Антон дружески ткнул Арсения плечом. Лучников- средний задержался.
- Арсений, это из-за него ты просил меня приехать
- Нет-нет. Антошка мне ничего не говорил о своих планах. Не думаю, что эта троица так быстро нас покинет. Девочки первый раз на Острове. Антошка предвкушает роль гида. Новая культура яки и жизнь русских мастодонтов. К тому же рядом и Коктебель с его вертепами. Думаю, что американочкам на неделю хватит.
Арсений Николаевич вроде бы посмеивался, но Андрей Арсениевич заметил, что глаза отца смотрят серьезно и как бы изучают его лицо. Это тоже было не свойственно старику Лучникову и пугало.
- Тогда почему же ты сказал «обязательно»? Просто так, а? Без особого значения?
«Если ответит «просто так», «без особого значения», то это самое худшее», - подумал Андрей Арсениевич.
- Со значением, - улыбнулся отец, как бы угадавший ход его мыслей. - У нас сегодня к обеду Фредди Бутурлин.
- Да я его вижу чуть ли не каждый день в Симфи! - воскликнул Лучников.
- Нам нужно будет вечером поговорить втроем, - неожиданно жестким голосом - президент в кризисных паузах истории - проговорил Лучников-старший.
Тогда они вошли в столовую, одна стена которой была стеклянной и открывала вид на море, скалу Хамелеон и мыс Крокодил. За столом уже сидели Памела, Кристина, Антон и Фредди Бутурлин.
Последний был членом Кабинета министров, а именно товарищем министра информации. Пятидесятилетний цветущий отпрыск древнего русского рода, для друзей и избирателей Фредди, а для врэвакуантов Федор Борисович, член партии к-д и спортклуба «Русский Сокол», а по сути дела плейбой без каких-либо особых идей, Бутурлин когда-то слушал лекции Лучникова-старшего, когда-то шлялся по дамочкам с Лучниковым-средним и потому считал их своими лучшими задушевными друзьями.
- Хай, Эндрю! - он открыл свои объятия.
- Привет, Федя! - ответил Лучников «по правилам московского жаргона».
Памела и Кристина - Боже! - преобразились: обе в платьях! Платья, правда, были новомодные,
