— И почему? — не отставал собеседник.
— Не знаю…
— А я знаю. Появляется ощущение собственной значимости, чувство независимости — скорей даже не чувство, а иллюзия. Вокруг вас образуется невидимая оболочка, вы сильно возвышаетесь в глазах окружающих… Вы ведь человек тщеславный, не правда ли?
Саша промолчал.
Следующий вопрос удивил его еще больше:
— Скажите, а как вы относитесь к блатным? К лидерам так называемой организованной преступности? Ко всем этим паханам, авторитетам, ворам в законе, жуликам и тому подобным, кто живет по этим своим… пресловутым понятиям?
— Терпеть их не могу. — Конечно же, курсант был несколько удивлен неожиданным поворотом беседы, но виду не подал.
— Почему?
— Потому что для таких человечество делится на блатных и на всех остальных — «фраеров», «карасей», «бобров», «терпил». Блатной, в его собственном понимании, — человек, а «фраер», кем бы он ни был, — его законная добыча, которая создана лишь для того, чтобы ее дербанить почем зря. Это и есть их главный закон, но мне такие законы не нравятся.
— А как вы думаете, почему огромный аппарат милиции, прокуратуры и прочих органов не может раз и навсегда покончить с преступностью? — голос москвича сделался вроде бы нейтральным, словно у телевизионного диктора, сообщающего об атмосферных осадках. — В конце концов, кто сильней: государство или какие-то уголовники? Возможностей у государства куда больше: следственный аппарат, оперативные работники, суды, пенитенциарная система… Да и, по логике, государство должно само себя охранять. Почему не охраняет?
— Потому что все менты куплены, — в сердцах ответил Солоник.
— Так… — столичный начальник взглянул на курсанта доброжелательно — впервые за всю беседу. — Уже ближе. Уже веселей. А еще почему?
— Потому что законы не позволяют. Потому что их слишком легко обойти, эти законы. Потому что судьи выносят такие приговоры, которые нужны тем, кто их судьями сделал. Потому что у них там — круговая порука, — лицо Саши исказила болезненная гримаса — он вспомнил курганскую бабу-следователя и свой первый срок…
— Тоже верно, — московский начальник поднялся, подошел к окну и, взглянув на полосу препятствий, продолжал: — Значит, законными средствами с криминалом покончить не удается. Остается второй вариант — незаконный. В сложившихся условиях бороться с мафией можно и должно только ее же методом — черного террористического беспредела. Государственный беспредел против бандитского… Понимаете? Для того мы вас тут и готовим. А теперь главное, — приезжий гость резко, словно рапирист при выпаде, обернулся в сторону курсанта. — Ликвидировать будете тех, на кого мы укажем. И делать вам придется то, что вам скажут. Никакой рефлексии, никакой самодеятельности. В противном случае… — говоривший сделал небольшую, но значительную паузу, — вы ведь понимаете, что мы не какая-то там милиция. Мы-то вас всегда найдем, из-под земли достанем, со дна морского, и тогда «Белый Лебедь» для вас раем покажется. За второй побег вам еще лет пять навесят, а уж мы постараемся, чтобы из зоны вы никогда не вышли.
Сказал — и внимательно взглянул на Солоника, ожидая его реакции.
— Я понял, — тихо сказал тот, припоминая давнюю беседу со столичным гражданином начальником, напомнившим ему кота.
— Это хорошо. Мы уже знаем, что вы понятливы. Мы вообще много о вас знаем — наверное, больше, чем вы сами о себе. Да, вот еще что, — тон высокопоставленного собеседника сделался нарочито-небрежным. — Ваша работа будет оплачена. Хорошо оплачена. Думаю, что мы останемся друг другом довольны. А пока — тренируйтесь, — добавил он на прощание. — Для того чтобы стать тем, кого мы хотим из вас сделать, времени у вас в избытке.
Уже закрыв за собой дверь, Саша почему-то еще раз вспомнил висевший за спиной гражданина начальника календарь с котиками, и число сегодняшней беседы, выделенное передвижным пластмассовым окошечком, кстати или некстати засело в памяти: двадцатое июля…
После ухода Солоника в Координаторе окончательно созрело чувство — этот человек, как никто другой, подходит на уже придуманную и написанную роль.
С одной стороны, считать так давала скрытая канва недавней беседы: по всему было видно, что этот человек честолюбив, тщеславен, донельзя обозлен на жизнь, к тому же он прекрасно понимает, что замазан перед законом и у него нет и не может быть иного выхода, кроме того, который ему укажут.
А с другой…
За время службы в органах экс-генерал повидал немало людей и, естественно, научился в них разбираться. Работа на Лубянке у него была отнюдь не бумажная, а с людьми. Уже в начале беседы Координатор отлично понял: перед ним — цельная, сильная и волевая натура. Этот человек прекрасно знал, чего хочет от жизни, и для достижения желаемого он пойдет на все. Он слишком заземленный, слишком предсказуемый, к тому же — ярко выраженный прагматик. Такие долго, скрупулезно взвешивают плюсы и минусы и действуют в зависимости от полученной арифметической суммы. Равнозначные «плюсы» и «минусы», по законам арифметики, взаимоуничтожаются, но в жизни, супротив этих законов, что-то остается.
Координатор щелкнул кнопкой портативного магнитофона, разумеется, включенного во время беседы на запись, перемотал пленку, нашел нужный фрагмент беседы:
«Александр Сергеевич, скажите, вам нравится, когда вас боятся?»
«Ну, наверное, да…»
Бывший генерал жестко улыбнулся.
— Ничего не скажешь: рыцарь без страха и упрека, — произнес он вслух. — Ликвидатор. Карающая десница. Бич Божий. Человек-легенда. «Крошка Цахес». — Недавнее литературное сравнение постоянно вертелось на языке. — Ничего, мы тебя научим Родину любить… А не научим — так сам полюбишь.
Как ни странно, но Саша забыл об этой беседе уже к вечеру. Конечно, не совсем забыл, но старался не думать о ней. Будут его использовать в качестве внештатного убийцы КГБ против блатных или для чего-то другого — какая разница?! Разумеется, этот гражданин начальничек в чем-то прав — особенно в том, что касается острого несоответствия между желаемым и реальным. А если его будущая деятельность даст возможность приблизить второе к первому? Пока есть преступники, должен быть и палач, и кто сказал, что палачом быть хуже, чем вором?
Как бы то ни было, но уже в тире Солоник практически не думал о недавней беседе. Искусство стрельбы — слишком серьезное дело, чтобы захламлять голову.
Огромные наушники закрывали почти полголовы курсанта и напоминали шлемы инопланетян из фантастических фильмов. Мишень — ломкий черный силуэт на молочном фоне — появлялась лишь на пять секунд, и за это время следовало поразить ее максимальное количество раз.
Выстрел! — и пистолет пляшет в руке неопытного новичка. Еще один! Еще!
И, видимо, мимо…
— Стоп-стоп-стоп… — к Саше подошел инструктор, коротко стриженный плечистый коротышка, и курсант, как и положено по инструкции, опустил оружие. — Очень плохо: суетливо, судорожно. И не надо так сильно сжимать рукоять. Ты что, ее раздавить хочешь? Больше уверенности, больше спокойствия, больше плавности. И почему вновь не регулируешь дыхание, как я тебя учу? Так, еще раз… Дай пистолет.
Солоник протянул ему «макаров» — по правилам хорошего тона, рукоятью вперед.
— А теперь дай руку. Ну, не бойся, распрями пальцы. Так, возьми оружие, ощути его вес, ощупай… Тебе должно быть приятно держать его в руках. Ты должен испытывать от этого физическое удовольствие — ну, как красивую телку за сиську держишь. Не бойся, не взорвется. Так, хорошо. Теперь взгляни вперед — туда, где должна появиться мишень. Вот так, правильно. Представь ее. А теперь быстро, но без суеты поднимай руку… Быстро — это еще не значит судорожно. Опусти ствол. Еще раз, еще. Так, лучше. Еще разок. А теперь потренируй дыхание — оно должно быть спокойным, очень ровным. Когда ты поднимаешь ствол, то уже в этот момент должен быть уверен на все сто процентов, что попадешь в цель. Ты и оружие должны составлять одно целое. Ствол надо воспринимать как естественное продолжение руки. Понял?
Саша кивнул утвердительно.
— А теперь еще разок…
В тот вечер он стрелял до изнеможения, до мозоли на указательном пальце — у «конторы» явно не было лимита на патроны. Начал с «макарова», затем перешел на «ТТ», потом — на старую, но проверенную винтовку «СВД». Несмотря на оптический прицел, стрелять из нее оказалось делом нелегким. Стрелять приходилось из разных положений: с упора, с колена, стоя, лежа, даже в броске…
То ли успехи Солоника действительно обнадеживали, то ли инструктор был докой в своем деле, но уже после занятий тот, аккуратно сложив оружие в сейф, принялся пояснять:
— Оружие надо любить нежно и трепетно, как женщину. Правда, в отличие от бабы, оно тебя никогда не обманет, никогда не продаст — если, конечно, будешь за ним ухаживать и правильно выберешь. А выбирать надо с умом, в зависимости от предстоящей акции. Из чего тебе больше всего нравится стрелять?
— Из «макарова», — ответил Саша, с интересом глядя на инструктора.
— Ну и дурак. Нет еще у тебя вкуса к настоящим стволам. «ПМ» хорош для ближнего боя. Старый «ТТ» — если, конечно, не венгерский, польский или китайский, а наш — куда лучше. По сути — знаменитый «браунинг» номер два образца 1903 года. Сделан под ходовой патрон 7,62. В бутылочной гильзе мощный заряд пороха обеспечивает такую скорость удлиненной пули, что ее не держит ни один бронежилет. Чешская «шкода» неплоха, немецкий «зауэр», «магнум» тоже ничего… А лучше всего, конечно, — «маузер». Немецкая модель едва ли не начала века — любимое оружие чекистов и комиссаров. Кстати говоря, по скорости полета пули, дальности и точности равных «маузеру» нет. Правда, громоздкий, в карман не спрячешь. Для таких, как ты, лучше всего старый добрый «наган». Убойная сила, стартовая скорость пули — больше не надо. Зато гильзы не придется собирать — в барабане остаются, ни одна ментовская гильзотека для тебя не страшна. Вот так-то, оружейник Просперо… Давай, иди в казарму и — до завтра. Тренируй дыхание, без этого настоящим стрелком не станешь. А ведь это — твой хлеб…
Может быть, инструктору и не стоило произносить последнюю фразу — она вновь напомнила курсанту о дневном разговоре с московским начальничком, и от этого напоминания на лбу Солоника пролегла глубокая морщина…
За мутными, пыльными стеклами окон казармы шумел ветер, трепал верхушки чахлых деревьев, гонял по голому унылому плацу бурые скрюченные листья. Лето кончилось, до зимы остались считаные недели. Тут, в центре спецподготовки, зима наверняка будет тоскливой — первая свободная зима Саши после побега.
