– Да чем мои-то джинсы плохи? – недоумевала Лена.
– Сейчас узнаешь. Надежда принесла ножницы и мигом разрезала джинсы на коленках.
– Надевай! .
– Холодно же, – поморщилась Лена.
– Ничего, не рассыплешься, приструнила ее Надежда. – Так, свитерок этот черный можешь оставить, а сверху вот это надень, – она протянула старую рубашку своего мужа Сан Саныча, фланелевую, в серую и зеленую клетку.
– Волосы убрать, – бормотала Лена, – по волосам сразу опознают, если что.
– Да, волосы обязательно спрятать… что они там носят-то?
– Найдем! – Настала очередь Лены сорваться с места.
Через две минуты она вернулась. Волосы были убраны под странный головной убор – черный кожаный не то платок, не то шапочка, к тому же вся в черепах.
– Это что ж такое? – изумилась Надежда.
Называется бандана! – гордо сообщила Лена.
– Ну надо же! А я и не знала, – вздохнула Надежда. – Теперь все отлично, только… надо бы чего- нибудь зелененького… тени, что ли, наведи… и руки, лак сотри и ногти обстриги как можно короче.
– Жалко! – вздохнула Лена. – Никак нельзя длинные оставить?
Надежда даже задохнулась от возмущения.
– Это же художники! Они же все время с краской возятся! Сама посуди: есть у них возможность маникюр делать?
Когда Лена поглядела на себя в зеркало, она в первый раз в жизни не узнала собственное отражение.
– Едем! – – Надежда Николаевна была полна энергии.
В суматохе они чуть не забыли картину.
В художественном магазине недалеко от Академии художеств они купили папку, в каких студенты носят эскизы и рисунки. Надежда специально уронила папку в грязь, чтобы не вызвал подозрения ее слишком новый вид.
– Ну, надо идти.
– Куда идти, что я там скажу? – испугалась Лена.
– Да ты не бойся, – смягчилась Надежда, – я тебя до двери провожу, надо же выяснить, какому профессору картину подкладывать.
Никто их не остановил. В холле, как в каждом уважающем себя учебном заведении, на видном месте висело расписание занятий.
– Так-так, сегодня у нас что? Среда. Вот написано: с двенадцати до двух техника живописи, класс профессора Аристархова. Номер двести четырнадцать. Вперед!
– Не могу, – прошептала Лена, – боюсь ее нести, картину эту проклятую… Вдруг кто-то увидит?
– Да кто тут увидит? – увещевала ее Надежда тоже шепотом. – Ты пойми: этих холстов тут – как листьев в лесу, а где лучше всего спрятать лист, как не в гуще деревьев? А где лучше всего спрятать холст, как не среди других холстов?
– Но нам-то нужно, чтобы его быстрее нашли, – возразила Лена.
– Да… совсем ты меня запутала! – рассердилась Надежда. – Иди!
По широкой лестнице Лена поднялась на второй этаж. Навстречу ей шли студенты – девушки в таких же, как она, рваных джинсах, парни с длинными волосами. Бесформенные свитера, длинные юбки, холщовые вылинявшие рубахи… На некоторых было надето нечто вовсе уж несусветное, но никто не показывал на них пальцем. Попадались, правда, вполне приличные студенты, и у всех без исключения волосы были прихвачены широкой кожаной лентой или платком – чтобы волосы не мешали рисовать и не пачкались в краске. У многих были в руках такие же папки для рисунков, как у Лены, это никого не удивляло.
«Нужно принять деловой вид, как будто я здесь своя», – подумала Лена.
Она посматривала на номера классов, вот и двести четырнадцатая аудитория. Дверь была полуоткрыта, очевидно, занятия уже закончились. Крупный вальяжный человек с очень светлыми, почти белыми, но не седыми волосами, стоял посредине класса, окруженный студентами и говорил что-то громким, хорошо поставленным голосом. Лена остановилась на пороге. На нее никто не обратил внимания – все слушали профессора Аристархова – это был именно он. В углу на маленьком столике были навалены какие-то холсты. Лена открыла свою папку, достала холст и, замирая от страха, пошла в сторону столика, ожидая, что кто-нибудь ее окликнет. И вдруг боковым зрением она заметила в коридоре до ужаса знакомый силуэт. Она где-то видела уже этого человека – невысокого ростом, но плотного и коренастого. Шея была такая короткая, казалось, что голова лежит просто на плечах, как арбуз на блюде. Господи, да не узнать его невозможно! Ведь это он, тот самый старший из милиционеров, приезжавших в квартиру Дениса позавчера.
Лена застыла на месте, окаменев от страха. В панике она совершенно забыла, что совершенно изменила свою внешность, ее сейчас родная мать не узнала бы, а не то что милиционер, который видел всего один раз.
Он заглянул в класс, оглядел всех спокойно-равнодушным взглядом и спросил что-то вполголоса у ближайшей к нему рослой мужеподобной девицы. Черные кудри выбивались из-под традиционной кожаной повязки, мощные бицепсы перекатывались под черной футболкой. Трудно было представить, что она может держать в руках кисть, при такой комплекции уместнее было бы спортивное ядро или, на худой конец, весло. Девица повела широкими плечами и махнула рукой в сторону профессора Аристархова.
Не в силах больше стоять на месте, Лена очнулась и стала медленно пробираться к выходу из класса, прижав к груди холст. Профессор повернулся к вошедшему и внимательно слушал, что тот говорил ему вполголоса. Лене казалось, что звуки замерли, и в полной тишине все слышат, как бьется ее сердце.
«Спокойно, спокойно», – твердила она себе, но уже подступал к горлу животный ужас, и она боялась, что сорвется, побежит по коридору, крича во все горло. Она опустила глаза, выскользнула за дверь и пошла, стараясь не убыстрять шаг. В голове стучала только одна мысль: избавиться от проклятой картины и бежать отсюда куда глаза глядят. Сто раз пожалела она, что поддалась на уговоры соседки Надежды Николаевны. Нужно было оставить картину там, в темном сыром подвале, и пусть бы ее там съели крысы.
На ходу Лена оглянулась и заметила удаляющуюся спину того типа без шеи. Очевидно, он уже выяснил у профессора Аристархова все, что его интересовало, и пошел дальше. Во всяком случае Лену он преследовать не собирался, и это было хорошо. Но возвращаться к Надежде с картиной было никак нельзя, картина просто жгла Лене руки. У самой лестницы находилась маленькая дверца без надписи. Лена подергала ее, и дверь отворилась. Очевидно, это была чья-то мастерская, которая в данный момент пустовала. То есть посредине крошечной комнатки стоял пустой мольберт, и пахло свежей краской и скипидаром, но в комнате никого не было. Лена оглянулась по сторонам, подошла к мольберту и поставила на него картину.
«Это все, что я могу сделать, – подумала она, – на большее я не способна. Картина стоит на видном месте, рано или поздно ее кто-нибудь заметит. А сейчас надо уносить ноги, потому что, если я пробуду здесь еще пять минут, я сойду с ума от страха».
Лена выглянула из двери и вдруг заметила, что прямо на нее по коридору идет вальяжным шагом профессор Аристархов. Проскочить к лестнице незамеченной Лене не удалось бы – профессор был почти рядом. Лена в панике призвала на помощь Господа и заметила в углу еще одну маленькую дверцу, которая была закрыта, но в замке торчал ключ. Повернув ключ, Лена выскочила в маленький темный коридорчик и остановилась, не зная, что ей теперь делать.
Дверь в комнату скрипнула, и совсем рядом раздался густой баритон профессора:
– Михаил, ты здесь?
Поскольку никто не отозвался, профессор шагнул в комнату и остановился у мольберта. Лена все видела в щелочку. Минуты две он внимательно смотрел на картину, причем не выразил никакого удивления, после чего преспокойно снял ее с мольберта, свернул в трубку и спрятал в специальный футляр.
