Все будет по высшему разряду! — Сотрудник «Петроландшафта» еще добавил в свой голос сахара, и тот превратился в густой приторный сироп.
— Ты, главное, учти — меня бабки не интересуют, конкретно, чем дороже, тем лучше, я не нищий какой-нибудь, мне главное, чтобы реально круто получилось! Понятно?
— Можете не сомневаться! Мы удовлетворим ваши самые экзотические фантазии!
— Во-во, точно, экзотические! Чтобы, в натуре, все как у пацанов, только еще круче! Но только чтобы, блин, обязательно были эти самые деревья.., которые у Толяна.
— Какие деревья? — забеспокоился менеджер. — Вы не помните, как они называются?
— Ну ты, мужик, блин, даешь! Что я, этот, по жизни, садовник, что ли, чтобы всякую зелень запоминать? Это еще которую к мясу подают, еще туда-сюда, могу запомнить — петрушка там или, конкретно, кинза, а которая в саду растет — эту ты уж сам как-нибудь запоминай, а у меня и без того забот хватает, так что голова пухнет, вон уже старая кепка мала!
— Извините… — расстроился менеджер, — только как же я смогу достать вам точно такие же деревья, как у вашего друга, если я даже не знаю, как они называются?
— У какого друга? — удивился Маркиз.
— То есть как — у какого? Вы ведь сами сказали, чтобы были деревья, как у Толяна!
— Так это ты про Толяна! — Маркиз расхохотался. — Какой же он друг? Он мне по жизни никакой не друг! Я бы его, гада… Эй, мужик, а ты откуда Толяна знаешь? — В голосе Маркиза зазвучала угроза.
— Я не знаю никакого Толяна! — в отчаянии воскликнул измученный менеджер. — Я первый раз услышал о нем от вас! Ведь это вы только что сказали, что хотите такие деревья, как у Толяна!
— Эй, мужик, — угрожающе проговорил Маркиз, — ты не заговаривайся! Это что, если я захочу крутую тачку, как у Саддама Хусейна, так ты скажешь, что и он мне друган?
— Значит, вам не нужны деревья, как у Толяна?
— Ну ты меня уже запарил! Конечно, нужны!
Как же — у него будут, а у меня нет? Это что же, выходит, я лох какой-то? Ты так, значит, вопрос ставишь? Что я, по-твоему, лох?
— Упаси боже! — Менеджер уже чуть не плакал. — Но я должен знать, что это за деревья! Как они хотя бы выглядят? На что они похожи? На пальмы? На агавы? На араукарии?
— Нет, ну ты, блин, меня точно достал! Сказано тебе — я в этой фигне не секу! Выдумал еще какие-то хренукарии!
— Но вы же их видели у этого самого Толяна, раз вы у себя такие же хотите? Значит, можете их описать?
— Говорят тебе — не был я у Толяна! Мы с ним, конкретно, не корешимся! Я с ним вместе ехал на стрелку на своем «шестисотом» «мерине», он на плакат показал и говорит: «Во, у меня, конкретно, такие же деревья реально посажены! Круто, блин, в натуре!»
— На плакате, говорите? — радостно ухватился менеджер за всплывшую в разговоре конкретную деталь, как утопающий хватается за соломинку. — Это был плакат нашей фирмы?
— Конкретно, блин, вашей! Я ее тогда и запомнил, потому тебе и звоню — у вас же должны быть такие деревья, в натуре, раз они на вашем плакате по жизни нарисованы!
— А где вы видели этот плакат? — торопливо спросил менеджер. — Если вы это вспомните, тогда я смогу точно узнать, какие именно деревья на нем были изображены…
— Где видел? — Маркиз сделал вид, что глубоко задумался. — Где же я его, блин, видел… Помню, что мы по шоссе ехали…
— Может быть, вы ехали по Выборгскому шоссе? Там установлен один из наших больших постеров, как раз на обочине шоссе, немного не доезжая до Парголова…
— На Выборгском? Может, блин, и на Выборгском… Это, значит, в прошлый четверг было, когда ехали к Лехе Корявому на стрелку… А еще где эти ваши постеры стоят?
— Еще один постер на Киевском шоссе, около поворота на международный аэропорт…
— Нет, это было не около аэропорта, у аэропорта — это бы я запомнил… А больше нигде нету?
— Остальные постеры установлены в черте города, — радостно отрапортовал менеджер, — значит, вы действительно видели наш плакат на Выборгском шоссе.., я теперь легко узнаю, какие на нем изображены деревья, и приготовлю вам точно такие же… Будьте любезны, сообщите мне ваш номер телефона, чтобы я сразу же мог с вами связаться.
— Э нет, мужик! Я, блин, свою мобилу, конкретно, никому не даю, только реально знакомым пацанам, а то неизвестно, кому ты ее скажешь…
У меня по жизни работа, сам понимаешь, опасная, блин, приходится осторожно себя вести, каждой, извини, собаки опасаться… Ты там покуда у себя выясняй, как те деревья конкретно называются, и готовь мне их… Смотри, чтобы не хуже, чем у Толяна, а я тебе сам позвоню! Ты не сомневайся, мне на бабки наплевать, лишь бы реально круто получилось!
Маркиз повесил трубку и посмотрел на Лолу, которая зажимала себе рот и каталась от беззвучного хохота.
— Ну, Леня, тебе вполне можно работать в театре, — сказала она, отсмеявшись, — вживаешься в образ ты просто отлично!
— Правда? — Польщенный Леня зарделся. — Наверное, ты мне льстишь, но все равно приятно…
По крайней мере теперь мы точно знаем, где был тот самый рекламный плакат, а значит — где располагается база Аллы. Нам нужно искать бывшую детскую спортивную школу на Выборгском шоссе, немного не доезжая Парголова.
Коля Трофимов, среди близких друзей известный под незамысловатой кличкой Трофим, не всегда был санитаром в морге.
Когда-то очень давно, как говорят, в другой жизни, Трофим был художником. Не каким-нибудь непризнанным и заносчивым бородатым гением из кочегарки, а вполне официальным, дипломированным, достаточно молодым художником, участником всероссийских выставок и членом Союза художников, что для его лет было очень и очень не, плохо. Ему замечательно хорошо удавались образы молодых современников, знатных сталеваров, монтажников, токарей и механизаторов. Вышестоящие товарищи всерьез подумывали, не выдвинуть ли новую работу молодого перспективного коллеги на соискание премии.., не самой главной, конечно, но тоже очень и очень престижной. Однако, чтобы эти планы успешно претворились в жизнь, Николаю Трофимову нужно было еще немного потрудиться.
Для этого решающего броска ему организовали творческую командировку на БАМ.
Прежде Николай жил в условиях, можно сказать, тепличных: своих сталеваров и механизаторов он рисовал в просторной и комфортабельной мастерской, а доменные печи и трактора пририсовывал на заднем плане, сверившись с каким-нибудь специальным журналом. Поэтому тяжелые и не слишком комфортные условия на строительстве магистрали оказались для художника неожиданными и вызвали у него глубокий стресс. К счастью, молодые строители магистрали оказались людьми компанейскими и общительными, они поняли тонкую и ранимую душу художника и прониклись к нему сочувствием. Сочувствие, разумеется, сопровождалось большими литрами крепких и особо крепких напитков, то есть спирта, как медицинского, так и технического.
Постепенно Николай так привык к этим напиткам, что не мог без них заснуть, а проснувшись поутру, не мог без стакана стать человеком. Руки у него быстро начали дрожать. Когда он вернулся с БАМа и представил комиссии плоды своей творческой командировки, вопрос о премии отпал сам собой.
Впрочем, самого Николая премия уже не слишком интересовала. Вообще говоря, его уже ничто не интересовало, кроме крепких и особо крепких напитков. Постепенно с медицинского и хорошо очищенного технического спирта он перешел на всевозможные суррогаты. Кисть он держать уже не мог, и чтобы было на что пить, ему пришлось устроиться грузчиком в винный магазин. Оно и лучше — всегда можно достать выпивку.
Постепенно из Николая Трофимова он превратился просто в Колю, а потом — в Трофима. Где-то далеко позади осталась красивая образованная жена, трехкомнатная квартира в центре, просторная мастерская. Жизнь быстро менялась, но Трофим этого совершенно не замечал: его интересовала только
