Нет, сказала себе Надежда, они не приехали на машине и не оставляли ее на шоссе, они пришли пешком, причем из Забелине. Но откуда они знали, что человек именно в это время пойдет по лесу, что приедет именно на этой электричке? Очевидно, их предупредили. Но тогда надо окончательно отбросить глупые мысли насчет местных хулиганов. Прежде всего, местные молодые хулиганы ужасно ленивы. Они ни за что не встали бы в шесть утра, чтобы в засаде поджидать неизвестного. Какого черта, мысленно воскликнула Надежда, чтоб он провалился, этот капитан Свирбенко!
Ведь тут и одной извилины хватит, чтобы сообразить: раз убитый шел от станции, значит, надо ехать туда и расспрашивать народ. Людей, конечно, в такое раннее время маловато.
Но ведь кассирша-то сидит. А ей из окошечка всех видно, кто с поезда сходит. И в Забелине всех местных перешерстить, узнать, кто где был утром. Но это так, для проформы, потому что следует идти не в деревню, а в лагерь.
Деревня Забелине такая же старая, как Лисино. В этих местах деревни вообще очень старые. Люди селились тут давно. Надежда где-то читала, что когда Иван Грозный разорил Новгород, то знатные люди целыми семействами бежали сюда и строили деревни Никто их не преследовал, потому что между новгородской землей и этой пролегали непроходимые болота.
Часть их и сейчас еще осталась, там теперь торфяные разработки. И вот иногда, теперь уже достаточно редко, среди местных малорослых кривоногих дедков в кепочках и худых заезженных теток с плохими зубами вдруг попадется высокий плечистый мужчина, светловолосый и голубоглазый. Привет из древнего Новгорода!
Нет-нет, да и проскочит порода.
Деревни строились основательно. Поскольку много в этих местах было камней, то и дома делали из камня. И стоят такие дома лет по двести — что камню сделается!
В середине девятнадцатого века деревня Забелине, да и Лисино тоже достались помещику Воронцову. И стал он строить в Забелине дом, а в Лисино — каменную церковь. Конечно, удобнее было бы и церковь ему строить в Забелине, но дело в том, что в Лисино когда-то церковь уже была — в семнадцатом веке построили деревянную, но на хорошем каменном фундаменте. Место красивое — на холме, над речкой, а вокруг лужок, и сирень весной цветет. Деревянный верх развалился, а фундамент стоял себе да стоял. И от поместья к новой церкви замостили дорожку и обсадили ее березами. Церковь ту немцы взорвали в войну, а березы некоторые и до сих пор стоят.
А помещичий дом не тронули ни наши в гражданскую, ни немцы в эту Был там сначала клуб, потом сельсовет, потом медпункт, потом детский дом на даче жил. А когда Надежда уже в Лисино лето проводила, стоял хороший каменный дом пустой. Лет пять назад тому, когда она уже замужем за Сан Санычем была, ходили они как-то в Забелине гулять и завернули в имение Сан Саныч тогда очень сокрушался, что дом пропадает, вот и печи уже стали местные мужики разбирать — кирпич там особенно огнестойкий, теперь такого уж нет.
Парк огромный при доме зарос безобразно, только ястреб с высоты своего полета мог бы разглядеть когда-то прямые аллеи, спускающиеся к реке. Деревья остались — липы, дубы, вязы. Деревья все переживут, если молнией их не спалит. Был на реке когда-то и причал красивый. Да все заросло камышом. Сама деревня чуть в стороне, по реке сюда даже рыбаки не заплывают. Рядом с домом помещичьим — амбар, из камня сложенный. Лет на сто он старше самого дома. Граф Воронцов использовал его, говорят, под конюшню.
Так и сгинул бы дом, если бы три года назад не приспособил его какой-то предприимчивый человек под трудовой лагерь. Жили там подростки и работали в колхозе, который к тому времени в Забелине еще не окончательно умер. А вот прошлой весной…
Как-то незаметно занял кто-то дом и амбар прихватил. Огородили весь бывший помещичий парк колючей проволокой. Дороги мимо поместья и раньше не было, так что посторонним там делать нечего. Рассказывали местные, что по первости полезли было ребята через проволоку посмотреть, что там интересного, но переловили их обитатели поместья поодиночке и здорово накостыляли. Что, собственно, там, в лагере, происходит, ребята и не выяснили, потому что до самого дома не дошли, охоту у них отбили… Местные хоть народ и любопытный, но не настойчивый. Нет в них такого настроя, чтобы все до конца выяснить.
Живут люди, беспокойства от них никакого, а что местную шпану немного приструнили, так спасибо им за это огромное. А кому надо, тот знает, кто там живет и зачем.
— Сюда, Надя, полезай. Не бойся, не подломится. — Тетя Шура выглядывала с чердака и манила Надежду, с опаской пробовавшую ногой перекладину подозрительной, явно рассохшейся лестницы.
— Выдержит ли? — с сомнением протянула Надежда.
— Меня выдержала, так уж тебя точно выдержит.
Тетя Шура говорила вполголоса, чуть ли не переходя на шепот. Тайный характер предстоящего наблюдения обязывал ее даже в собственной бане разговаривать шепотом. Поднявшись по стремянке, Надежда оказалась даже не на чердаке, а на подобии чердака — когда тетя Шура закончила постройку своей знаменитой бани, плотник просто сложил на потолочные балки неиспользованные доски, да так они там и остались. На доски тетя Шура набросала сена, поверх постелила несколько половиков, старое одеяло, пару сношенных ватников — и получился великолепный наблюдательный пункт, откуда она могла в свое удовольствие и не без удобств наблюдать за ненавистными соседями, подогревая и без того люто кипевшую в сердце злобу.
Надежда примостилась рядом с тетей Шурой у самого чердачного оконца и взяла предложенный бинокль. Бинокль был отличный, армейский, такой Надежда раньше держала в руках всего раз в жизни. Тетя Шура ни в чем себе не отказывала, если дело касалось главной страсти ее жизни — ненависти к соседям.
— Смотри, Надежда, собрались уже антихристы, скоро начнут свою срамотищу!
Надежда поднесла бинокль к глазам и навела его на Соседский дом.
«Замок», снизу закрытый от любопытных глаз глухим забором, отсюда, с чердака тети Шуриной баньки, был виден как на ладони, а мощный бинокль так приблизил его, что Надежда наверняка смогла бы читать газету на столе у соседей.
Во дворе стояло несколько дорогих иномарок, сами гости собрались в огромной комнате первого этажа. Присмотревшись, Надежда заметила, что эта комната напоминает церковь, потому что на возвышенности находился алтарь, а перед ним были расставлены скамьи.
— Так у них там что — церковь? — шепотом спросила она тетю Шуру.
— Как же, церковь! — Тетя Шура даже плюнула от омерзения. — Такая там церковь, что глаза бы мои не глядели! Срам один!
«Однако сама смотришь регулярно, — ехидно подумала Надежда. — Вон какой наблюдательный пункт оборудовала».
Обитатели и гости «замка» расселись на скамьях. Перед алтарем появились две фигуры в черных балахонах — мужчина и женщина.
Мужчина, высокий, худой и смуглый с длинными черными волосами и небольшой острой бородкой, поднялся на возвышение перед алтарем и начал говорить. Слов Надежда не понимала, но, судя по мимике и жестам, это было что-то вроде проповеди.
— Секта, что ли, какая? — недоуменно оглянулась Надежда на тетю Шуру.
Та прижала палец к губам, мол, жди, гляди, что дальше будет. Надежда перевела бинокль чуть в сторону от «замка», и в поле ее зрения попал домик Алексея. Очень интересно!
Позади дома, на пятачке вытоптанной травы между сараем и забором, Алексей, полагая, что его никто не видит, занимался странной гимнастикой. Он делал замедленные плавные движение, высоко и мощно вскидывал ноги, застывал на несколько секунд в самых немыслимых позах, потом высоко подпрыгивал… Во всех его движениях чувствовалась сила и грация дикого зверя. Вот он высоко подпрыгнул и приземлился на продольный шпагат, затем без видимого усилия вскочил со шпагата на ноги и снова продолжил свой удивительный ночной танец. Он был по пояс обнажен, и в свете полной луны его мускулистый торс шелковисто блестел, мышцы перекатывались под кожей… Однако все же он был непропорционально худ. Тем не менее Надежда поймала себя на том, что любуется гибкой мужской
