Потом просыпаюсь, и как бы не у себя в кровати. Жестко как-то, и пахнет нехорошо, как в гидролизном цеху, и самое главное — холодно, прямо зуб на зуб не попадает.
Ворона поежился, как будто вспомнив тот давний холод.
— Пробую это я одеяло на себя натянуть, а никакого одеяла и нету, одна простыночка тонюсенькая, с черным клеймом. Я приподнялся, вокруг поглядел — а вокруг меня вроде стоят кровати, и на них люди, как я, простынками прикрытые. Ну, тут я подумал, что Нинка меня в вытрезвитель определила. Встал я — ноги босые, а пол холодный, каменный, подошел к соседу, окликаю — мужик, где здесь санитары, хоть бы одеялко байковое принесли, а то околеть можно от холода! А сосед-то молчит, простыней прикрылся, и ни гу-гу! Я простынку потянул, а это и не мужик вовсе оказался, а старуха, и мертвая!
— Мертвая? — испуганно переспросил Валентин Марленович.
— Мертвее не бывает! Вся уже синяя, и холодная, и бирка к ноге привязана! Тут уж я глаза-то протер — гляжу, а это ж я в покойницкой, и вокруг стоят каталки с мертвяками! Я простыней обмотался, чтоб срам прикрыть, и в соседнюю комнату вышел. А там санитары сидят, чистым спиртиком лечатся. Меня как увидали, так прямо с табуреток попадали. Один верующий попался, крест из-под халата вытащил, «свят, свят» бормочет. А я на столе у них спирт увидал, стопочку хлобыстнул — чтобы с холоду не окочуриться, ну и вообще, здоровье поправить. Санитары как увидели, что я к спиртику присосался — успокоились. Если пьет — значит, живой человек. Стали меня спрашивать, как да что, а я-то еще меньше их знаю, сам хочу понять, как в мертвецкой оказался. Слово за слово, оказалось, что Нинка моя «скорую» вызвала, там не разобрались, за покойника меня посчитали и в морг привезли. Санитары мне еще спирту плеснули для полного оживления, а потом и спрашивают, что я дальше делать собираюсь. Как что, — говорю, — отправлюсь по месту прописки, небось жена горюет, да и на работу скоро идти, месячный план выполнять. Они ничего мне не сказали, только переглянулись. Одежу кое-какую нашли, по размеру подходящую, только с обувью некомплект, пришлось в белых тапочках идти.
Ворона сделал паузу, тяжело вздохнул и продолжил:
— Прихожу это я домой, звоню, как водится, своим персональным звонком. Теща мне дверь открывает, и сразу — хлоп в обморок! Понятное дело, кому ж это понравится, когда покойник из морга домой возвращается! Я ей и объяснить ничего не успел. Ладно, думаю, после разберусь, пускай пока полежит, прохожу мимо тещи на кухню. А там сидит моя Нинка в халате и чай пьет, а напротив нее мужик, и что характерно, в моей пижаме и в моих домашних шлепанцах! Я, понятное дело, расстроился, собрался этому мужику рыло начистить, только он быстрее подсуетился. Я на пол — бряк, и ручки-ножки в стороны, а Нинка моя надо мной встала и провела разъяснительную беседу. В том смысле, что я уже не человек, а одна видимость, потому как на меня уже свидетельство о смерти выписали. Где причина смерти указана — отравление некачественным алкоголем, чего я и заслуживаю. И на этой жилплощади я тоже уже не прописан, все документы законным порядком оформлены. Нинке, как паспортистке милицейской, навстречу пошли — в ускоренном порядке оформили. Так что мне лучше не очень выступать, а то похоронят они меня на законном основании. А мужик этот, что в моих тапках чай пил, оказался большой начальник и милицейский майор, и у нее, у Нинки моей, с этим майором большое и светлое чувство, так что опять же, лучше мне не выступать и проваливать подобру-поздорову, а то как бы хуже не было. Я уж хотел сказать, что куда уж хуже, дальше морга деваться некуда, да только чего-то застеснялся и смолчал. А майор милицейский меня за шкирку приподнял и на лестницу выкинул. «Скажи спасибо, — говорит, — что в мусоропровод не сую, боюсь, что не пролезешь и трубу своей фигурой заткнешь!»
Я ему, правда, на это возразил, что мусоропровод — он больше для ментов подходит, то есть для мусоров, только зря я это мнение при себе не оставил, майор сильно разозлился и ногами меня немного попинал.
Короче, пришел я в себя некоторое время спустя, и решил как-нибудь устраиваться — надо же где- то жить, да и на завод имени Клонова пора, а то план месячный горит синим пламенем. Пошел я в жилконтору, девушке в окошке говорю, так и так, по ошибке меня выписали, как мертвого, когда вот же я — живой. Она однако мимо меня смотрит и паспорт требует. Я ей начинаю объяснять, что паспорта не имею, поскольку он у меня изъят в обмен на свидетельство о смерти, а она меня тогда вообще видеть перестает и говорит: «Следующий!»
Тогда пошел я на родной завод имени Клонова. На проходной меня, понятное дело, завернули, поскольку пропуска нет, а в отделе кадров начальник мне в понятной форме объяснил, что пока у меня нет прописки, никак они меня обратно взять не могут. А тем более, если я вообще по документам числюсь покойником.
«Это представь, — говорит, — что будет в цеху твориться, если возле станков покойникам стоять разрешим!»
И тоже меня перестал видеть, в коридор выглянул и позвал следующего. Так что с тех пор я так в покойниках и числюсь. И вообще-то, как выяснилось, оно и к лучшему, потому что никто не зудит, и жить можно как душа просит, без излишнего нервного напряжения.
Валентин Марленович хотел сказать своим новым знакомым, что очень понимает их трудности и горячо им сочувствует, но к этому времени действие мутной подозрительной жидкости достигло своего максимума, и он повалился на бок и забылся тяжелым беспокойным сном.
Вера металась по квартире, как раненый тигр. Таким образом она пыталась выпустить злость, бушевавшую внутри. Самое интересное, что злиться можно было только на себя — на свою глупость и доверчивость. Ведь знала же, 1 что из себя представляет ее муженек, ведь три дня назад спала у нее с глаз розовая пелена и перестала она считать себя самой счастливой женщиной на свете! Надо отдать ему должное: он так разъярился, когда узнал, что Вера за ним следила, что высказал ей все что думал, не выбирая выражения. Впрочем, в этом смысле он никогда особенно не стеснялся. Конечно, потом, надо думать, он пожалел, что так глупо сорвался, но Вера-то уже поняла, что он за фрукт, и как к ней на самом деле относится. Олегу, конечно, было бы лучше, чтобы она и дальше продолжала играть роль сладкой дурочки, с такой весьма удобно — приласкал чуть-чуть, и снова она готова служить верой и правдой, да еще и благодарить судьбу за то, что ей достался такой замечательный муж!
Но не вышло, тогда он решил дать себе волю.
А Вера хоть и ожидала от него какой-нибудь гадости, но не до такой же степени!
Вера споткнулась о галошницу, ушибла коленку и заплакала от обиды. Из бабушкиной комнаты раздался вой, — Ромка ей очень сочувствовал, но у него не было сил выползти в прихожую и покусать всех Вериных врагов.
И в это время раздался требовательный звонок в дверь. Пуганая ворона, как известно, куста боится, так что Вера затаилась в прихожей. Сначала она подумала, что вернулся муж, но тут же отогнала от себя эту мысль. С чего бы ему возвращаться? Чемодан не оправдал его ожиданий, и он решил вернуть его на место? Вряд ли. И потом, у него есть свой ключ.
Потом Вера вспомнила про вчерашнего красавца брюнета, что пытался затащить ее в свою машину с самыми преступными целями, и обмерла от страха. Неужели злоумышленник явился по ее душу? Тогда ни в коем случае не открывать!
Звонок повторился снова, причем ясно было, что звонившему нечего стесняться и некого бояться, ему просто очень нужно повидать хозяев квартиры. И тогда Вера почти уверилась, что это звонит соседка Розалия Яковлевна, которой приспичило немедленно обсудить вчерашнее поведение Олега и дать Вере несколько полезных советов. Розалия Яковлевна очень любила давать практические советы по поводу семейной жизни, хотя сама замужем никогда не была.
Вера тяжко вздохнула и распахнула дверь, потому что в глазок был виден только неясный женский силуэт. На пороге стояла ее недавняя знакомая Надежда Николаевна.
— Вы? — ахнула Вера.
— Картина называется «Не ждали», — хмыкнула Надежда и, мягко отодвинув Веру, прошла в прихожую.
— Ты уж извини, что я так настойчива, — сказала она, — но я к тебе не в гости, а по важному делу. Кулик вчера так разнервничался, что чемодан пропал, так я уж решила с утра пораньше его забрать и ему передать, а потом пускай он , сам с ним разбирается.
Вера издала какой-то звук, из чего Надежда Николаевна смекнула, что с чемоданом не все ладно.
