пригорком он останавливался, набирал дыхание. А ноги гудят. И лыжи стали неподъемными!
— Сколько же еще шагать? — не вытерпел геолог.
— Недалеко.
— Знаю я твое недалеко, — рассердился Стас.
— Приустал значит! — рассмеялся Неждан. — Ничего, мимо избушки не пройдем, хотя и притемняет, пожалуй. Я говорил: не бери свое ружье — лишняя тяжесть. Вон Кокорь, даже меч не взял, хотя в поселке без него из дома не выходит.
Неждан ходит по лесу с легким луком и десятком стрел на случай, если попадется глухарь или рябчик. Ни рогатины, ни какого другого оружия не берет.
— А вдруг медведь? — удивился Стас.
— Медведи спать легли. Да и боятся они человека.
А солнце уже закатилось и зимние сумерки загустели. Заснеженные лапы молчаливо и настороженно маячили на фоне оранжевой зари. Лыжня стала наполняться темной синевой. И снег под лыжами заскрипел громче, злее…
— Вот и попался соболишка! — раздался впереди радостный возглас Неждана.
Вот он, наконец-то, долгожданный соболь! Наступил зверек на сторожок, когда вверх за приманкой тянулся, а лопатка щелкнула и намертво прихватила лапку…
В избушку ввалились затемно. Чиркнул в темноте Стас зажигалкой, вспыхнула душистая береста, загудел жаркий огонь в каменном очаге. За день в тайге все трое не перехватили и крошки — времени не было, да и сейчас от великой усталости есть не особо хотелось. Выпив кружку отвара какой-то душистой целебной травы, Стас в чем был отвалился на нары и тут же уснул.
Уже совсем поздней ночью его поднял Кокорь и пригласил к столу — есть глухорятину. В избушке стало так жарко, что пришлось раздеться до белья. Неждан снял шкурку, посадил ее на правилку, пристроившись рядом с пламенем открытого очага.
И пошли в зимовье разговоры о повадках и хитростях мягких местных денег, пока они еще бегают по лесу: любопытны, хищны, неутомимы. Но опытные охотники всем звериным хитростям противопоставляют свое искусство. Тут одной ловкости мало, непременные условия — упорство, неутомимые ноги и выносливость.
24
Вернулись Стас с Кокорем к середине зимы; Стас — довольный результатами похода.
— Начальник! — завопили Женя с Валентином.
— А вы кого ждали, Деда Мороза?!..
— Да мы уж тебя похоронили!.. А ты живехонький…
Войдя в дом, Стас по-хозяйски осмотрел жилище, отметив чуждый в этих местах интерьер: тонкие перегородки, разгородившие «избу» на три самостоятельных комнаты, примитивную печку с трубой — всЕ не надоевшую дымную звягинскую каменку, широкие трехспальные кровати с надувными матрасами и спальниками вместо перин и одеял, массивные кресла с накинутыми на них овчинными шкурами, такие же массивные столики из плохо оструганных досок — ребята явно не экономили на удобствах, устраивались по полной программе возможного комфорта. А в своей комнате он не без удивления увидел простую раскладушку и вьючные ящики, поставленные у стены. В сенях, переделанных в общую кухню с плитой- голландкой (и здесь трубу устроили, отметил Стас) стоял большой ровный стол, покрытый цветастой клеенкой — побольше чем у воеводы, и такой же длинный уголковый диван, охватывающий две стороны стола. Диванчик с покатой спинкой был обтянут распоротым ватным спальником. По стенам висели полочки из ДСП с расставленными на них чашками, кружками, кастрюлями. Рядом с голландкой еще один столик, сработанный погрубее, зато с кучей выдвижных ящичков. Несколько полевых вьючных ящиков и две девушки в брезентовых штормовках, надетых поверх сарафанов — завершали обстановку. Для Стаса все выглядело вполне органично — база, как база, с дежурными на кухне — привычная и знакомая картина. Пахло свежими стружками, смолой, рыбой и дымом. Дымят все же трубы, — усмехнулся молча Стас — без меня ладили.
Поздоровавшись с возившимися тут двумя девушками, Стас покосился на Женю.
— Я смотрю, вы все четыре древесно-стружечных плиты на комфорт грохнули? — сказал Стас, показывая рукой на кухонный стол и диванчик.
— Не, только три, последняя до сих пор в кузове лежит, тебя дожидается. А фанеру — так вообще почти не трогали. Лишь пять листов на выдвижные ящики задействовали.
— Мы ж эти ДСП с фанерой… А, ладно, теперь не до них… Ну-ка, выйдем, разговор есть…
— Да говори здесь, или в комнату пошли, они, — Евгений мотнул головой в сторону Червеньки и Оленьки, — все равно нашу речь не понимают.
Зайдя в комнату, Женя достал кружки и плеснул на треть самогонки. Стас развалился в кресле рядом со столиком и пригубил из своей. В дверь заглянула Червенька и тут же принесла в миске распаренной репы, головки лука и несколько кусков холодной вареной рыбы.
— М-да… Воспитание… — пробормотал Стас, провожая глазами удаляющуюся девушку.
— А ты думал? Не у пронькиных… Ну, что скажешь, Саныч, дорогу домой нашел? О чем хотел поговорить-то?
— Да сначала вот о них и хотел. Только отъехал, смотрю — вы уже бабами обзавелись. Насовсем, что ль, здесь остаться собираетесь? Ну ладно Валентин — молодой, неопытный, но ты-то, Жень? Седина в бороду, теперь поджидаешь беса?
— Во-первых, не мы, а нам. Этих девиц нам Ведмедь предоставил. Чтоб нас холить и лелеять, так сказать. Для кухарства и вообще. В поселке с мужиками напряженка — сам знаешь. Девиц на выданье прорва, а эти по местным понятиям и вообще уж перестарки. Тут ведь с четырнадцати лет девку замуж отдают. Опять же близко-родственные связи усугубляют обстановку, а тут свежие мужики, не глупые и вообще… Сам должен понимать — даже в наши дни чукчи своих жен всем геологам предлагают. Не корысти ради, а только от вырождения нации, заметь.
— Ну а во-вторых?
— Во-вторых… Стас, у тебя дома жена, ребенок, семейное счастье и вообще…
— Какая жена — за тридевять земель!.. — вскипел Стас.
— Неважно, ты познал это самое счастье, а я нет! Что я, как проклятый, десять лет алименты плачу, а эта стерва за всю жизнь меня только два раза до дочери допустила.
— Что ж довел до такого состояния?
— Довел… Ее доведешь… Вот по югам мы с тобой уже не первый год мотаемся. Помнишь, наши девчонки-лаборантки над местными даргинками смеялись, дескать — женщины-рабыни, за калым купленные… А мне завидно. Представь. Завидно! Думаю, дуры вы дуры, я б и сам готов любой калым отстегнуть, чтоб была у меня послушная жена, не вертихвостка какая, а вы — дуры, мне и даром не нужны. Черт с ней, что даргинка, лезгинка, кумычка, что некрасивая, что быстро состарится, зато никогда поперек мужа — слова не скажет. А ведь это и есть полное семейное счастье, когда нет в доме ни склок, ни ссор. Ведь для идиллии — кто-то должен постоянно уступать в семье, но никак не муж, иначе — какой он мужик- добытчик? Если уж сел под каблук, то все — кончился — и как человек, и как профессионал по службе. Ты думаешь, отчего наш человек повально спивается?.. Все от того же — от эмансипации! Хотите быть равноправными? Будьте! Но тогда к нам, мужикам, за защитой не лезьте. Кого защищать и оберегать? Эту языкастую эмансипированную стерву? Да она сама себя защитит от кого угодно. Вот скажи, чего моя разводом добилась? Свою волю хотела выше моей поставить, ну и что? И сама мается одна-одинешенька, и дочь — сиротой при живом отце, и я неухоженный. Эх… Как начала она в мои дела лезть, так и пошла вся жизнь наперекосяк. А тут, Саныч, именно то, о чем я мечтал все эти десять лет: добрая, послушная, любые желания предугадывает… И сама ведь — счастлива до безумия. Ты ведь знаешь, что многие местные своих жен лупят ежедневно, за любой пустяк и чуть не до полусмерти. Мы же с Валькой своих — пальцем не трогаем, а это им тоже чудно и приятно, вот и порхают вокруг нас… М-м-м-м… Нет, тебе не понять.
