— В том-то и дело, Олег… Тогда что это было?
— Та не дывись, Мыкола! — Савватеев приобнял его и повёл от воронки. — А как ещё уничтожить прах дьявола?.. Правда, есть другие способы, например, сжечь труп каннибала, пепел зарядить в ружьё и выстрелить в полнолуние. Но что я тебе рассказываю? Сам иди и послушай.
Твистер чуял, что он валяет дурака, смотрел вопросительно и насторожённо, словно ожидал подвоха. Савватеев сунул руки в карманы брюк и пошёл вперёд.
— Убийца Каймака сидит на базе, под охраной, — сказал он, не оборачиваясь, чтобы не выдавать чувств. — И соучастник тоже… Пошли, Мыкола, а то и в самом деле подумаю, что ты шпионить сюда приехал, а не правозащитника искать. Допросим, проведём очные ставки…
Голос Финала в наушниках слышался где-то в затылке:
— Он ожил! Уходит в вашу сторону! Преследуем!..
— Кто ожил? — бестолково спросил Савватеев.
— Волк! Полежал и вскочил! Точно оборотень!..
10
Обещанные Драчом искушения начались в первую же ночь после его ухода. Волчица явилась ему, как только он заснул. Бестелесная, но будто бы осязаемая, она села в изголовье, накрыла ладонью лоб, и голос её был такой же призрачный.
Однако же завораживающий и манящий.
— Я все про тебя знаю. Я верила, что ты найдёшь меня. И оставляла тебе не дары, а следы… Я так долго тебя ждала и теперь жду… Почему ты не идёшь ко мне? Ведь ты же сделал выбор и отослал Драча? Приди, отдарись с лихвой… Ведь ты обещал отдариться…
Вначале он не отвечал, даже во сне отчётливо представляя, что это будет разговор с самим собой, а её появление всего лишь грёзы, плод воображения.
Потом она стала приходить наяву, стоило лишь закрыть глаза, и, понимая, что это бред, Ражный вскакивал, выбегал на улицу, растирался снегом или, разбив заберег, нырял с головой в ледяную воду и всякий раз ловил себя на том, что парит летучей мышью и ищет следы волчицы.
А их не было, и эти видения становились мучительными.
Однажды отчаявшись, на рассвете он побежал к Сирому Урочищу, где так легко было достигнуть состояния Правила, дождался восхода, подставился солнечному ветру и вдруг с ужасом обнаружил вместо подъёмной силы сильнейшее земное тяготение. Его придавило к жёсткому снегу, сплющило лицо, и в тот же миг он ощутил её призрачную руку на лбу.
— Это я держу тебя на земле, — заговорила она вкрадчиво. — И не позволю летать, пока ты не исполнишь своего слова и не отдаришься…
— Я вернул тебе дары! — забывшись, крикнул он. — Если бы я знал, чем это кончится, не принял бы…
— Но ты принял… И теперь обязан отдариться. Таков обычай…
— Я научил тебя готовить рогну… Волчица засмеялась:
— Но этого мало… Ты должен назвать меня избранной и названой невестой. Ты ведь сказал, будто испытал чувства праздника Манорамы… Но не взял моего плаща. А я готова была принести его сама… Вместе с топором. Но принесла тулуп…
Раздавленный земным притяжением, он уже не отличал сна от яви.
— Почему?
— Боялась, истолкуешь иначе… И не назовёшь меня избранной…
— Не мечтал услышать эти слова… Отдай плащ сейчас. И скажи имя!
— Сейчас?..
— Я истолкую правильно.
— А что скажут насельники Вещерских лесов? — зашептала она. — Какие сплетни разнесут по всему Воинству калики? И араксы, что живут на послушании у бренок? Сколько их искало моего плаща?.. Просто так разнесут, из зависти! В первую очередь наречённый жених…
— У тебя есть жених?
— Есть… И он не даст нам покоя.
— Мы уйдём с Вещеры в мою вотчину!
— Даже если уйдём, все равно вернёмся сюда, потому что все пути ведут в Сирое. И тебе скажут: кукушку пожалел и взял в жены… Нет, ещё хуже истолкуют: вздумал уйти из-под власти Ослаба и женился на сирой деве! Без любви, без Пира Радости — лишь бы не открывать наследственных тайн!.. Самое главное, на наших детей падёт грех выгоды. И станут их считать не детьми любви, а детьми расчёта… Не хочу им такой славы! А уж как попляшут все на костях рода Матеры!..
— Стань моей избранной и названой! — клятвенно попросил он. — И я получу право защищать твою честь!
— Кто же нас помолвит?.. А та молва, что пойдёт… Будет разъедать, словно яд!
— Отдай плащ!
— Но ты обманешь меня! И не возьмёшь в жены!
— Скажи имя?!
Волчица склонилась над ним и прошептала:
— Поверю тебе, если придёшь ко мне сейчас же. А зовут меня — Дарья…
В этот миг взошло солнце, и Ражный вскочил — пусто кругом и ни единого следа…
Он бежал на заимку, вслух повторяя это имя. И даже когда протрезвел от грёз, все равно не хотел верить, что все это лишь искушение…
Однако волчица стояла на крыльце и смотрела из-под руки — будто и впрямь ждала его, выглядывала метельное заснеженное пространство.
Ражный остановился, а она спустилась навстречу.
— Ты звала меня?
— Звала, — обронила сирая дева низким и незнакомым голосом. — Только не за тем, что привиделось тебе.
— Твоё имя — Дарья?
— И это услышал?… Ну что же, добро. Значит, я не ошиблась.
Вместо спортивного костюма на ней была новенькая рубаха поединщика, затянутая офицерским ремнём, волосы убраны под широкий кольчужный главотяжец, и вид при этом был решительный, хотя в огромных глазах стояла печаль.
— Почему ты так смотришь? — что-то заподозрила она.
— В виденьях ты являлась иная, — проговорил Ражный. — Нежная и беззащитная… Ты все эти дни вкушала рогну?
— Да… И мне нравится эта пища.
— Зачем тебе сила аракса?
— Затем, что я из рода Матеры! И не пристало мне прощать обиды и унижения.
— Кто же тебя обидел?
— Кто обидел, тот пожалеет об этом, — с жёсткостью воина проговорила Дарья и взглянула волчицей.
— Зачем же меня звала? Отплатить твоему обидчику? Скажи только, кто он.
— Тебе нельзя этого делать по обычаю… Обидчик — мой наречённый жених.
О ритуальных поединках женщин с араксами Ражный знал лишь из преданий, когда-то пересказанных кормилицей Елизаветой, однако не мог припомнить ни одной истории, когда в схватках сходились девы со своими женихами, ибо деву всегда было кому защитить.
— Обида на жениха — не то чувство, с которым деве следует выходить на ристалище… Ты любила
