в детстве его будила мама…
— Пускай сон досмотрит, — зашептал Василий Федорович. — Садись с нами, потом разбудишь.
— Нет, мы тоже рыбы нажарили, — заспешила Елена. — Нас бабушка ждет.
Подняла, одела полусонного и унесла на руках. Василий Федорович искоса наблюдал за Зубатым и, когда за Еленой закрылась дверь, сказал с чувством:
— Бывают же такие женщины на свете!..
— Что, нравится? — усмехнулся Зубатый.
— Мне мой Женьшень нравится, — он опрокинул стопку, утерся широким жестом. — Я со стороны на Ленку любуюсь, как на картину…
Эти его разговоры, намеки или шутки неожиданным образом заводили, в груди становилось жарко.
— Ромку они приводят, чтоб мужское воспитание было, — пояснил Василий Федорович. — А то у него деда нет, теперь и отца нет… А ты женатый, нет?
— Женат, — сухо ответил он.
— А не видать!
— Почему?
— Женатого человека сразу видно, на лице написано. Ты все время грустный, задумчивый, будто горе случилось.
— Случилось, Василий Федорович. Я недавно сына потерял.
— В Чечне?
— Да если бы… Покончил с собой.
— Все! — он пристукнул кулаком по столу. — Забыли. Давай на рыбалку, Зубатый.
Целую неделю они ездили лучить, после чего утром чистили, солили или подмораживали налимов и щук, и потом, как ритуал, Василий Федорович накладывал ведро или оставлял целый мешок рыбы и просил снести Зубатым «девкам». Это была основательная причина зайти в гости, хотя каждый раз обе Елены просили больше не приносить, мол, уж на целую зиму запасли — не съесть. Но Зубатый повторял им фразу, сказанную Василием Федоровичем:
— Пока удача на рыбалке, надо делиться, а не будет, так ни у кого не будет.
Однажды утром они обнаружили, что забереги выросли до самого фарватера, и осталась полой лишь узкая полоска на середине реки. В тот же день после обеда задул ветер, потеплело и пошел сильный снег, Сора окончательно стала белой и студеной, так что на берег уже не манило. В пятом часу откуда-то прибежал встревоженный Василий Федорович и с порога крикнул:
— Прячем рыбу! Зубатый приехал, на той стороне стоит.
— Какой еще Зубатый?
— Рыбнадзор! Я уже девкам сказал!…
— Ну и пусть стоит. Как он сюда переберется?
— Ванька перевезет! Он хитрый, рыбу уже попрятал. А они родственники, Зубатый его зять.
— Ничего, он нас не тронет.
Василий Федорович невесело рассмеялся.
— Удостоверение покажешь? Да рыбнадзору чихать! Он тут хозяин, прокурор и судья. Его хлебом не корми, дай состряпать бумагу на начальника. Чем больше начальник, тем он азартней становится. Он охотится на вашего брата. А от тебя вообще забалдеет! Таких ему не попадало. Ты от жизни отстал.
— Скажешь тоже…
— Ладно, потом растолкую, в чем отстал. Давай рыбу прятать!
Тайник у Василия Федоровича был устроен на крытом дворе — небольшой погребок с западней, куда и поставили бочки с соленой рыбой и сложили мешки с мороженой. Сверху набросали дрова из поленницы и, успокоенные, пошли на огород, выходящий к реке, вроде бы посмотреть, кто это там пожаловал. На той стороне, рядом с «Нивой» Зубатого стоял «УАЗ», и несколько человек разгуливало вдоль берега. Иван Михайлович уже прорубался на дюралевой лодке к середине реки.
— Гляди, как Ванька старается! — ухмыльнулся Василий Федорович. — До чего же человек скользкий, ну прямо налим! Только если зять у него рыбу найдет — обязательно протокол составит.
— Ничего себе, родственные отношения…
— Жизнь такая стала!
— И в чем же я от нее отстал?
— Ты сидел там, наверху, и думал: выпущу закон, и сразу будет порядок. Верно? — он покряхтел и достал сигареты. — А мы ведь не американцы, нас законом не напугаешь. У нас есть свои, неписаные, мы к ним привыкли. И будем по ним жить, потому что мы их знаем, нам с детства их втолковывали. Вы же нам все новые и новые спускаете — прочитать и то не успеешь.
— Потому рыбнадзор охотится на начальников?
— А как же? Он ведь тоже Зубатый, вот и протестует, сопротивляется власти с помощью того же закона. Серьезная штука, скажу тебе. Ох, будет еще отрыжка! Я вон с уздой стану к своему мерину подходить, он сначала морду воротит, а потом задом ко мне поворачивается и лягнуть хочет. А ведь я его кормлю, сено кошу, овес сею. Подумаешь, за зиму раз десять запрягу, за пенсией съездить, да за его же сеном!.. Нищий никогда не примет закона, написанного богатым, да еще тем, который его ограбил. Неужто не говорил тебе отец?
— У меня отец был двадцать два года секретарем райкома партии, — сказал Зубатый.
— Тогда понятно, у вас наследственное….
Он хотел еще что-то сказать, но в это время Иван Михайлович протаранил лед на ту сторону, и, похоже, начался разговор со стоящими на берегу людьми. Причем, старик остался в лодке и что-то показывал руками, а приехавшие уже мельтешили на льду, намереваясь забраться в лодку.
— У тебя бинокля нет? — спросил Зубатый.
— А зачем? Я так вижу, рыбнадзора там нету.
— Тогда кто такие?
— Хрен знает… Но машина Зубатого.
— Ложная тревога?
— Да нет, там вроде начальник районной милиции мелькает.
— Тоже Зубатый?
— Нет, он с Западной Украины, вредный — страсть. И трусоватый. Небось, когда могилы раскапывали эти… Сколь ни говорили, никто не приехал, даже участкового не прислали. Не наша область, говорят! Обращайтесь в Тверскую, а там спрашивают, вы по какому берегу живете? По правому? Значит, езжайте в Псковскую. А до ближайшего райцентра там ни дороги, ничего. Девяносто верст пешкодралом. Так мы пенсию получаем в Новгородской, должны бы и приписаны быть там. Нет… Ладно, может, не по нашу рыбацкую душу приехали, может, опять свет отрезать. Давно грозились. Пошли домой! Покуда не отрезали, чайник вскипятим…
Чайник они вскипятить не успели. Василий Федорович выглянул в окно и объявил:
— Какой-то мужик к нам идет.
Пока Зубатый шел к окну, мужик уже завернул во двор и скрылся из виду. Через несколько секунд постучали, и дверь тут же открылась.
— Можно к вам?
На пороге стоял Кочиневский, помощник и телохранитель Крюкова. Увидел Зубатого и будто бы обрадовался.
— Анатолий Алексеевич! Как хорошо, что застал!
— Зашел в дом, шапку сними, — хмуро проворчал он.
До своей новой должности Кочиневский пытался возродить в области казачество — там, где его никогда не бывало, и пороги обил в правительстве, называя себя атаманом и показывая какие-то бумаги.
— Извините, — он сорвал шапку. — Константин Владимирович прибыл, ждет вас.
— Я его не приглашал.
