надела маску из черного стекла, отступила к мачте и остановилась у ног Космомысла. Один из жрецов достал из золотого сундука тяжелый хрустальный ларец, не открывая его, вставил в боковые стенки выточенные из камня широкие раструбы с прозрачными алмазами, после чего с великой осторожностью водрузил его на диск. Космомысл не мог видеть, что там находится, но ощутил исходящую от содержимого ларца смертельную опасность, ибо руки мага, прикасавшиеся к нему, на глазах покрывались язвами.
Авездра подняла рог и огласила пространство воем одинокой волчицы.
Барабан умолк, весла взметнулись вверх и повисли в воздухе, а корабль, прикрывавший пентеру, неожиданно отвалил в сторону, сделав ее уязвимой, ибо птичий клин ромейских военных судов уже нацелил свои подводные клювы в незащищенные борта и корму. Маги блеснули зеркалами, осветив раструб на ларце и вызвав неяркое, мимолетное мерцание алмаза. Однако луч света, вырвавшийся из противоположного раструба и усиленный многажды, напоминал свечение длинной и яркой молнии.
В тот же миг головной корабль полыхнул белым слепящим огнем, развалился на части, и его обломки, плывущие по воде, охватились обычным, красноватым и дымным пламенем. На других ромейских судах еще ничего не успели понять и потому гребли, налегая на весла, а укрывшиеся за своими щитами Легионеры ничего не видели. Между тем жрецы поменялись местами, вновь поймали солнце в золотые пластины, и алмаз в раструбе уже замерцал, не угасая, а скоротечные беззвучные молнии расчерчивали пространство над морем, надолго оставляя следы, запечатленные зрением. Идущие клином императорские корабли вспыхивали один за другим, словно были построены из сухой соломы!
Не прошло и минуты, как море за кормой пентеры покрылось догорающими обломками, между которых плавали щиты, копья, весла и люди, не обремененные доспехами. Лишь на замыкающих строй судах узрели, как неведомый огонь пожирает корабли, превращая их в дымящуюся пену, от ужаса просто бросили грести и потому остались целы.
Сухопутное воинство, выстроенное в боевые порядки и взирающее на море, вначале охватила оторопь, никто не мог сдивнуться с места, и только насмерть перепуганные кони рвались под седоками, вставая на дыбы. Но когда по звуку рога Авездры пентера развернулась кормой к берегу и молния достала земли, заставив гореть камни, тяжелая конница и колесницы, распавшись на две части, в панике бросились в разные стороны, давя и сминая пешие когорты.
А маги уже не касались отблесками зеркал алмаза в раструбе и не посылали молний; словно забавляясь страхом противника, они пускали солнечные блики на бегущих легионеров, и те в страхе падали и расползались, стараясь укрыться за камнями и трупами погибших. И умирали уже от страха!
Не прошло и четверти часа, как берега залива опустели, впрочем, как и сам залив, на котором еще дымились обломки кораблей. Однако и жрецы стали малоподвижными, словно притомились от свого труда. Они кое-как убрали ларец и зеркала в золотой сундук, который с трудом втолкнули в серебряный и уже из последних сил спрятали в медный, затворив тяжелую крышку. У всех четверых кисти рук были обожженными до глубоких кровоточащих язв, а у того, что управлялся с ларцем, и вовсе обуглились и почернели. Им на помощь пришли воины, унесшие с палубы сундук с причиндалами; сами же маги, не снимая масок, сели тут же, на корме, в тесный круг, подобрав под себя ноги, и соединили свои обгоревшие руки в замысловатый узел. В тот же час их начало корчить от боли, но жрецы не издали ни звука и не расцепили рук и еще через минуту умерли в страшных муках, и никто не смел приблизиться к ним и чем- либо помочь.
Лишь после этого Авездра сняла личину и покрыла тела магов своим звездчатым синим плащом.
Тем временем один из кораблей, разогнавшись, выбросился на прибрежные камни, и к нему, как к пристани, причалила царская пентера.
Не дожидаясь, когда слуги установят сходни, Космомысл спустился на берег и наконец-то ощутил под ногами незыблемую твердь, а вместе с ней — желание немедля же уйти, однако царевна последовала за ним.
— Ты же не оставишь нас, дагдар урбад? — в ее голосе звучала уверенность.
Космомысл с тоской посмотрел в полунощную сторону, где за горами и пустынными жаркими землями было Русское море, и ответить не успел: с плоских склонов хребта уже спускалась бесконечная лавина верблюдов с пестро одетыми вооруженными всадниками. В ее середине возвышались три боевых слона, разукрашенные золотом, самоцветами и шелками не менее пестро, чем наряды, но с одинаковыми сине-звездчатыми балдахинами, должно быть, указывающими на принадлежность к царскому достоинству.
Авездра протрубила в рог, и эта лавина тотчас распалась на два потока, охватывая место причала с трех сторон и отрезая все пути.
— Это мой отец, Урджавадза, — поспешила предуцредить она. — Царь всех царей идет, чтобы встретить живого бога Ара дагдар урбада!
Караван выстроился полукругом, будто по единому слову, сотни верблюдов разом опустились на землю, всадники спешились, а точнее, выползли из седел, сразу оказавшись на коленях. Они срывали с себя пышные одежды и доспехи, а оставшись полуголыми, падали ниц.
— Ара! — кричали они на языке македон. — Дагдар урбад!
Слоны выдвинулись немного вперед и тоже улеглись почти у ног Космомысла, но царь не вышел из золоченой корзины — лишь откинул нависающий балдахин и поклонился, обнажив седовласую голову. Без шапки он показался еще ниже ростом и статью своей напоминал худосочного отрока. Длинная и узкая борода его была собрана в моток, словно веревка, и привязана золотой нитью к тяжелым серьгам, вставленным в мочки крупных, мясистых ушей. Желтоватые зеницы плавали в больших водянистых глазах, словно желтки в разбитых яйцах, широкий, расплющенный нос занимал пол-лица: кровь рабынь, бывших его праматерями, стерла все следы полунощных голубоглазых прапредков.
Македоны в один миг умолкли и затаились, уткнувшись головами в землю.
— Свет Полунощной Звезды! — бесстрастно воскликнул царь на арварском языке. — Я, царь Урджавадза, вкупе со своим народом преклоняюсь пред тобой и отдаюсь под твою волю, о, всемогущий владыка!
— Мое имя — Космомысл, — упрямо повторил исполин. — Я человек и всего лишь внук Даждьбога.
— Ты бессмертный Ара!
— Я благодарен твоей дочери, что она выкупила меня у владельца каменоломни, избавила от цепей и вернула меч Краснозоры. Готов отплатить добром и послужить ей, но как воин. Пусть назовет мне срок службы.
— У македон много воинов, но нет бога, — молвил Урджавадза. — Не ты нам, а мы станем служить тебе, дагдар урбад.
— Нет, царь, такая честь не по мне. Если вы хотите обрести себе бога, вспомните, кто вы и откуда пошли. Пролитая вражья кровь смыла вашу память, но остались земные пути, по которым ходили ваши предки и боги. Ступайте по ним, и дороги выведут вас на прародину, а земля хранит память лучше, чем человек, и даже кровь не может размыть ее.
— Мы пришли на свою древнюю землю, но здесь не нашли своих старых богов. Народы, живущие на нашей прародине, исповедуют Мармана. А там, где утверждается бог рабов, не только из памяти — даже с земли стираются все следы, оставленные прежними богами.
— Так ступайте дальше и ищите. Сейчас многие народы ищут, забыв своих спящих небесных покровителей или отвергнув ветхих. А обожествлять великий рост дело напрасное. Вели своему народу встать и смотреть на меня открыто, без поклонения.
— Мы обожествляем вечность! Она указывает на твое небесное происхождение.
— Я земной человек, и если даже прожил на свете двести лет, это не значит, что обрел бессмертие и стал богом. — Космомысл положил меч на плечо, будто собираясь в дорогу. — Коли твоя дочь не хочет, чтоб я отплатил ей верной службой, так скажи ей, чтобы отпустила меня на все четыре стороны. Она говорит, ты не станешь меня неволить, и если захочу, то уйду, когда вздумается.
Царь остался спокойным и лишь чуть раздул приплюснутый нос.
— Если б ты, Ара дагдар урбад, признал себя богом, ни я, ни моя дочь не посмели бы задержать тебя и на миг. Прими македон под свое покровительство и ступай, куда хочешь. Мы будем знать, что ты
