телевизор, и оттуда же изредка доносились неразборчивые слова – вероятно, там находилось караульное помещение.
Космач приоткрыл дверцу и выбрался на узкий балкончик с деревянным парапетом. Сверху весь цех был как на ладони. Дежурное освещение горело лишь по одной стене, отчего на противоположной, как на экране, были видны все тени шевеления: на верхней площадке формы висела тряпка и раскачивалась от легкого сквозняка, однако тень от нее была гигантской и двигалась как живая. За скворешнями, над складом готовых колец, висела кранбалка с крюком и стропами. Значит, когда отгружают продукцию, машины заезжают прямо в цех…
И если выбрать момент, можно заскочить в грузовик и спрятаться в кольцо…
Неподалеку от бетономешалок был еще один закуток, должно быть, цементный склад, а под потолком торчал кусок вентиляционной трубы и вроде бы улица просвечивалась…
Он услышал негромкий шорох у крайней каморки и увидел, что вылез кто-то еще. Темная фигура замерла у дверцы, медленно двинулась к Космачу. В полумраке лицо расплывалось в серое пятно.
– Ну что, выпустили тебя из клетки? – спросил человек с явным молдавским акцентом. – Смотришь, как на волю выпорхнуть?
Это Космачу не понравилось.
– Что тебе надо?
– Отсюда не убежать, – проговорил молдаванин. – Надо ждать, когда продадут хозяину. По дороге бежать можно. Здесь сразу выдадут, каждый смотрит друг за другом…
– Тебя ко мне прикрепили?
– Нет, за тобой узбек приглядывает и башкир, который рядом спит. Они добровольцы. – Он выматерился и присел на корточки. – Да Тут почти все такие. Их через кольцо не продергивали.
– Это как понимать? – Космач опустился рядом.
– Так и понимать. Едут в Россию на заработки и попадают сюда. Сначала берут сезонными рабочими на бетонный завод, а через три месяца говорят: хотите настоящие бабки заработать, переведем в частную фирму. То есть в этот цех. А здесь отнимают документы – ив рабство.
– Говорят, рабский труд непроизводителен.
– Это раньше говорили. По Марксу – да. по факту – нет. Если правильно использовать раба, с учетом его психологии, производительность очень высокая.
– Ты так же попал?
– Нет, тоже своего рода доброволец. – Человек опять выматерился. – Я журналист из республики Молдова. Люди у нас стали пропадать, вот я и залез сюда, чтоб изнутри посмотреть. Хотел на месяц, а вот уже полгода.
– Понравилось?
Молдаванин язвительной реплики будто не услышал.
– Самое главное, меня уже похоронили. Списали на наши спецслужбы, будто они меня убрали за некоторые публикации. Скандал в республике…
– У тебя с миром связь есть?
– С чего? Связь… Коп недавно газету читал и в арматурном оставил.
– Коп – это кто?
– Надсмотрщик. Они тут вольнонаемные, на технике работают. А по ночам по очереди нас охраняют. Где только таких сволочей набрали…
– Материала у тебя на всю жизнь, писать не переписать…
– Если будет она, жизнь. Ты особенно не дергайся. Месяц назад такого же вольника привозили, за долги попал. Заморозили в кольце. Труп залили в фундаментный блок и вывезли.
– Извини, я никому не доверяю, – признался Космач. – Научили так.
– Это правильно. Надо ждать торгов.
– Здесь даже торги бывают?
– А то. Все по законам рынка.
– И кто же нас может купить? Чечня?
– Они там сами мастера, у них всегда было модно держать рабов, престижно. Но оттуда можно или убежать, или менты освободят, а бывает, хозяин так отпустит, если понравишься. Отсюда больше за кордон продают, в Афганистан, Турцию и даже в Колумбию. Там наши свой бизнес открыли, героиновые фабрики. Говорят, если вывезли из России, все, труба, назад не возвращаются. А самый кайф попасть в наложники.
– Это что такое?
– Это когда богатая одинокая дама тебя купит для соответствующих целей. Но такое бывает редко, и очень трудно пройти по медицинским показателям. Если за тридцать, то тебе уже не светит.
– Мне не светит.
– Но если показатели будут хорошие, а дама не подвернется, еще хуже. Могут на запчасти продать.
– Каким образом?
– Да как ворованные машины продают. Разбирают, и каждый агрегат отдельно. Почки, сердце…
Молдаванин помолчал, спросил больше для порядка:
– Ты сам откуда?
– Издалека. – так же для порядка ответил Космач.
– За долги продали?
– В какой-то степени и за долги. А вообще, сам виноват. Все гордыня. Думал, самый умный, самый догадливый. Хотел глаза людям открыть. Аж кричать хотелось, да что вы, слепые! Смотрите, мы вышли из другой истории! Вас обманывают!.. Хотел пробудить силу духа, но поднял совсем другие силы.
– Каешься?
– Да что-то небо над головой маленькое стало, с овчинку.
– Знаешь, а я тоже так хотел, – почему-то хрипло зашептал журналист.
– Гонору было! Все русские! Они нас заедают! Они нашими братьями торгуют, как скотом!.. А здесь посмотрел, и страшно стало. Новое рабство грядет! И мы не узнаем этого древа ни по плодам, ни по шкуре. Все добровольно! Сами хотят быть невольниками! Здесь не бьют и кормят неплохо, по субботам пива бутылку дают, курево… Ладно, в Японии оно есть, рабское служение своему предприятию, своему хозяину, национальные черты характера. Пусть продаются футболисты-хоккеисты, игроки всегда рабы. Пусть даже ученые торгуют своими мозгами, для них свобода – понятие относительное. Но мы же не японцы! Мы вольные!
Он вдруг заплакал, слезы брызнули, как у клоуна на арене, горизонтально, и лицо от этого просияло, будто света добавилось на темном балконе. Космач увидел, что парень совсем молодой, может, лет двадцать пять всего. Ревет, давит всхлипы, стиснув зубы.
– Думаешь, я не пробовал удрать? – через минуту злым и трезвым шепотом спросил он. – Две попытки, и людей вроде бы подбирал надежных. Сдавали в последний момент. В кольцах двадцать три дня отсидел, живу до последнего замечания. Поэтому до сих пор никто не купил. За меня гарантии не дают, а без нее не берут. Выход остается один – бежать. Ты как?
– Осмотреться надо, – уклонился от прямого ответа Космач.
– Надеешься, выкупят?
– Пока не знаю…
– Я три месяца ждал, думал, редакция будет искать. А она свою игру повела… Но ты на выкуп соглашайся, если есть кому заплатить. Матрешник много не берет, другие накрутят раз в десять.
– Матрешник – это кто?
– Хозяин. Ладно, расходимся. Нас и так наверняка слушали…
Он ушел по стенке и с легким шорохом скрылся в своей келейке.
На следующее утро выяснилось, что их действительно подслушали, иначе ничем было не объяснить крутой поворот. Еще до завтрака пришли копы, взяли Космача и, ничего не объясняя, посадили в кольцо, на сей раз еще более тесное, семьдесят на девяносто. Здесь нельзя было даже сидеть на корточках или стоять
