На четвертый день эти ветры настигли мореходов, и благо бы дули в паруса; стрибожьи сыновья обрадовались возвращению на родину и учинили праздник с пляской, хороводами и долгими воющими гимнами. Они походя рвали паруса, купаясь в водяной пыли и морской пене, а столетний хорс увлекся ветреным весельем и тоже плясал на волнах, вплетая свой скрипучий голос в заунывное пение.
В Былые времена, когда Родина Богов в долгий летний сезон лежала под незаходящим солнцем и млела от тепла, были и темные зимние месяцы, называемые Студ — ночь для бессмертных, поскольку арвары, будь то русы, росы или расы, отходили ко сну и жизнь на Арваре замирала. Однако с последним заходом солнца холоднее на земле не становилось, ибо наступало время Варяжа. Земля богов находилась на самой вершине земли, где неподвижная Полунощная звезда всегда стояла в зените над центром Арвара — Светлой Горой, и все остальные звезды вращались вокруг нее. С началом сезона Студа над материком всходила луна и, блуждая среди звезд, за семь дней достигала Полунощной звезды, после чего заслоняла ее только на один час, полностью довлея над ней, и этого было достаточно, чтобы все теплые течения полуденных океанов изменили свой бег и повернули к Арвару, омывая его с трех сторон всю зиму.
Это затмение и называлось Варяжем — поворотом тепла к земле. Когда владыки Светлой Горы, очнувшись от долгого сна-забвения, обнаружили, что люди не спали в ночь для бессмертных и, утратив Студ, презрев заповедь Даждьбога, предались греху и смешали кровь, боги лишь чуть изменили путь луны, которая в очередной раз не затмила Полунощную звезду и Варяж не достиг Арвара. Светлая Гора, достававшая холодного космоса, в тот час же обледенела от вершины до подошвы и позже стала называться ушедшими к теплому океану расами горой Мера, то есть горой смерти, поскольку лед стекал с ее склонов, срывая с лица земли все живое. И так было, пока ледник не накрыл собой все паросье и восточный берег — парусье, и не вырос на высоту Горы и не продавил сушу, превратив ее в замороженное море.
Вершина Светлой Горы, на уступах которой жили боги, превратилась в один из маленьких островков.
С той поры ушедшие в полуденные страны арвары стали ждать время Варяжа, но за двадцать пять тысяч лет луна ни разу не накрыла Полунощную звезду…
Месяц Пран или Поран, как его называли росы, был последним летним месяцем, но в этих краях холодным, и хотя Арварское море не замерзало, однако варяги все равно спешили к ближайшим берегам, ибо опасались потерять старый, скрипучий корабль в густой, студеной воде. Но пока буйствовали суровые ветры над бескрайним морским простором, нечего было и думать поднимать паруса, а ранним утром — поймать солнечный ветер было невозможно из-за туч, закрывающих небо. Богатырский хорс несло по воле волн целую неделю, пока на одну долю дня не унялись стрибожьи внуки — вдруг покорно опустились на пенные гребешки, сложив крылья, и набрали в рот воды. И поющие свою вечную песнь чайки замолчали, в панике разлетевшись по сторонам. В это время из рваных низких облаков выпорхнул стриж и сел на перекладину мачты.
Стрибог часто оборачивался малой птицей, и ее боялись все мореходы и другие птицы, кормящиеся морем. Считалось, что если средь бурных полунощных морей в месяц Пран вдруг явится ниоткуда стриж, которому давно уж следует быть в теплых полуденных странах, жди яростной бури или вовсе погибельного смерча. В Былые времена, когда русы были еще бессмертными, то не найти им было друга вернее и веселее, чем Стрибог, а его внуки и вовсе были на посылках у исполинов и поляниц, которые учили неуемные и баловные ветра пению и звуколаду.
Варяги признали владыку стихии, но не спешили приветствовать. Даже росы, прямые родственники, ибо Рос когда-то женился на его дочери Bee, не сняли шапки, чтобы выразить почтение своему прародителю. Он должен был предстать перед арварами таким, каков он есть, однако творец ураганов и вихрей не захотел этого; он редко являл людям свой истинный образ, поскольку единственный из всех богов не имел человеческого облика. Владыка стихии был косматым, уродливым, многоруким и безногим, поэтому передвигался по земле словно перекати-поле. По обеим сторонам выступающей, как волнорез, переносицы торчали маленькие, вечно прищуренные глаза, способные вызывать бурю не только на море, но и в разуме человека, если поймать его взгляд.
Зато крылатые внуки его, ветры сторон света, выглядели как люди и часто жили среди них; эти вечно молодые полубоги имели озорной нрав и часто смущали арварских женщин, поднимая им подолы. А их сестра, златовласая же дочь Вея, прекрасная и ветреная обольстительница, нарожала Росу сорок сыновей и дочерей, после чего соблазнила молодого раса — калика перехожего и спряталась с ним на том свете. Дети уговорили отца, чтоб простил мать, и он простил, но Вея не смогла вернуться назад, ибо не было ей пути.
И до сей поры жаркими ночами она бродит по иному миру и ветерок от ее плаща на этом свете чувствуют все спящие мужчины.
Между тем стриж прочирикал что-то невнятное и ветры стихли, угомонились вихри, срывающие пену с волн, и над Арварским морем на минуту повисла тишина, как обычно перед бурей, когда внуки- стрибожичи становятся в круг и набирают побольше воздуха, чтобы смутить пространство и поднять смерч. Однако ветры затаили дыхание, трепетно взирая на деда, после чего робко взялись за руки и побежали вперед, разметая и разгоняя волны по сторонам. Ватажники узрели мгновение рока, подняли паруса, а полуденный ветер вздул их и погнал богатырский хорс с невиданной скоростью, как не ходил даже с корабельным сердцем — нос хорса едва касался воды.
Стрибог, видимо, так притомился, летая над морями, что не взглянул даже на арваров, нахохлился, затворил глаза бельмами и уснул под приятный сердцу и уху трепетный шелест парусов, похожий на колыбельную. А его внуки трудились день и ночь, покуда не выбросили корабль на берег. Богатырский хорс с треском завалился на бок, однако владыка стихии даже не шелохнулся, а ветры еще долго кружили по небу, боясь потревожить сон деда. Наконец, стриж открыл глаза, встряхнулся и упорхнул, уводя за собой все восемь ветров.
Варяги же спустились с корабля, обняли мать-сырую землю и лишь после того осмотрелись по сторонам. Пути земные и водные им были ведомы, потому увидели они, что стоят на берегу Арвагского моря, где кругом камень да песок, а впереди высокие горы, за которыми земля скандов — вон куда занесли шальные стрибожьи внуки!
Арваги были родственниками арваров, поскольку произошли от младшего сына Рода, Раса. Потомки веселого и беспечного странника после оледенения разделились: одни ушли к теплым морям в Середину Земли, другие, в том числе и род Арвага, то есть вышедшего с Арвара, остались на холодных морских берегах в ожидании времени Варяжа. Когда-то расы питались лишь грибами и жили тем, что развлекали народ, играя на гудках, гуслях, домрах и путешествуя по всем землям, в том числе с белого света на тот свет. Их прекрасная музыка и песни всегда достигали Кладовеста и потому не только люди, но и весь живой мир слушал бродячих каликов и обретал радость жизни. Но после великого переселения всем внукам даждьбожьим что в этом мире, что в ином стало не до веселья, лишь бы живот свой спасти в чужих скудных землях, никто арвагов слушать здесь не хотел. Они же ничего не умели делать своими руками: ни пищи добыть, ни, тем паче, построить теплого жилища, поскольку всегда жили в полотняных шатрах.
Оказавшись на берегу студеного моря, расы бросили свои забавы, песни, танцы, скоморошество — все предали забвению и стали кормиться и жить тем, что выносило на берег холодное море — водорослями и дохлой рыбой. От этой мертвой пищи они утратили способность уходить и возвращаться с того света, потому в обоих мирах, а также в небе, на земле и в водах полунощных стран поселилась глубокая печаль, ибо некому стало устраивать потехи да бальствовать своей игрой вольные сердца людей, птиц, зверей и прочего живого мира. Мамонты, это разумное творение Даждьбога, неспособное существовать без людей, бежали с родины богов вместе с ними, в надежде найти приют в новых землях, но взирая на жалких, подавленных арваров, наполнялись великой скорбью и вымирали не от бескормицы и мороза — от великой смертной тоски.
И казалось, что выживут на новом месте лишь полчища обров, не ведающих бога, радости, а значит и печали. Выродки пожирали трупы мамонтов, оставляя одни скелеты, и стремительно размножались, захватывая пространство. Печаль же для расов была подобна смерти, и они бы вскоре погибли от нее, как мамонты, а еще скорее, от голода и холода: полуголые, отощавшие, со слезящимися глазами, они бродили днем вдоль отмелей, собирая моллюсков и поедая их тут же, а ночью забирались в пещеры и тряслись от озноба, ибо огонь умели зажигать лишь в душах арваров.
И вот однажды великаны подводного царства, киты, избежавшие гнева богов, но подобно мамонтам
